Я б мог предать себя проклятью
В том случае, когда б на миг
Тебя забыть был в состоянье,
Благословенье глаз моих!
Пусть буду громом я убит!
Пусть молния меня спалит!
Но горе тем, кто верен слову
Из робкой верности божбе.
И без взывания к святыням
Я всю тебя ношу в себе.
Мне радость наполняет грудь,
Как своды неба Млечный Путь.
Что верен я тебе навеки,
В том нет заслуги никакой,
Ведь тот, кого ты полюбила,
Не может думать о другой;
Земля не сманит уж таких,
Кто неба самого достиг.
Пешт, июнь 1847 г.
Прощальная чаша
Перевод Н. Чуковского
Минувшее, в последний раз вставай!
В последний раз пусть плещет через край
Вино и радость молодая наша.
Да, наш венок теряет лепесток.
Я — этот лепесток, а вы — венок.
Так пусть прощальной будет эта чаша.
Все то, о чем просил я долго рок,
Он дал мне наконец, и близок срок
Моей женитьбы. Что на свете краше?
Меня везде житейский вихрь носил,
Но наконец я к пристани приплыл.
Так пусть прощальной будет эта чаша.
Не стану сердце я лечить вином,
Когда, как прежде, заведутся в нем
Змееныши печали и запляшут.
Смуглянка на губах несет мне мед,
И я целую этот милый рот…
Так пусть прощальной будет эта чаша.
До вечера останусь с вами я,
Так наливайте мне полней, друзья,
Пока светло. Я пью здоровье ваше!
Да, завтра я уеду в край чужой,
Лишь стул мой здесь останется пустой.
Так пусть прощальной будет эта чаша.
Я вас настолько искренне люблю,
Что тот же самый путь и вам сулю.
Жена — она земли и неба краше.
Так пусть господь пошлет вам благодать,
Чтоб каждый мог и в свой черед сказать:
Пускай прощальной будет эта чаша.
Пешт, июнь 1847 г.
Знаменитая красавица
Перевод В. Левика
{54}
Лишь о ней гремит молва,
Песни в честь ее поются.
Чуть посмотришь на нее —
Набекрень мозги свернутся.
Бросит свой товар купец,
И скупой — червонцев груду,
И стихи свои — поэт,
Чтоб за ней ходить повсюду.
Царь отдаст венец и трон,
Чтоб назвать ее своею;
Солнце бросит небеса
И, как тень, пойдет за нею.
Под лучами глаз ее
Мертвый к жизни возвратится,
И голодный станет сыт,
И недужный исцелится.
Словом, звон пошел о ней,
Прямо стало мне досадно!
«Что тут делать?» — думал я
И сказал: «Посмотрим, ладно!»
Ну и что же, посмотрел!
Глупый мир, себе ты верен.
В красоте ты смыслишь, мир,
Сколько наш покойный мерин.
Слов нет, слов нет, хороша,
Только, господи помилуй!
Что тут славить, если в ней
Сходства нет с моею милой!
Пешт, июнь 1847 г.
Эй, что за гвалт?
Перевод Л. Мартынова
{55}
Эй, что за гвалт? Несется он откуда?
Кто там еще тревожит мой покой?
Пусть замолчит, а то придется худо —
Учу косматых собственной рукой!
Взвод критиков готовится к сраженью!
Какая-то затеяна возня.
Оставьте это! А не то терпенье
В конце концов оставит и меня!
Иль времена минувшие забылись
И ваши спины больше не горят?
Не вредно вспомнить, если ополчились!
А, вспомнили? Подайтесь-ка назад!
Вы ж знаете: я грубоват бываю!
Таков я есть! И что поделать тут:
На вызов мужа саблей отвечаю,
А на собаку подымаю кнут!
Пешт, июнь 1847 г.
Я собрал пожитки…
Перевод Л. Мартынова
{56}
Я собрал пожитки и пошел в дорогу…
Всяческих предчувствий было очень много.
Все они туманно что-то предвещали,
Мол, ищи! Найдется! Что? О том — молчали.
Мол, шагай, покуда носят тебя ноги!
А куда? Докуда? По какой дороге?
Внутренним веленьям я повиновался,
Отчий дом далеко позади остался.
Отступил в былое, будто сновиденье
Утренней порою после пробужденья.
Мать с отцом, конечно, очень загрустили.
Добрые соседи дом их навестили:
«Полно, не тоскуйте по сынку такому!
Этот самый Шандор лишь обуза дому!
Буйно, нечестиво это ваше чадо!
Зря и волноваться вам о нем не надо.
Пусть живет как хочет — бродит, куролесит,
А потом, дай боже, заберут, повесят!
В жизни я не видел, чтоб на белом свете
Скверные такие урождались дети!»
После утешений этих вот и прочих
Света невзвидали матушкины очи,
Матушка к подушке головой припала,
Обо мне, бродяге, горячо рыдала!
А отец мой добрый скупо прослезился
И потом внезапно бранью разразился,
Пышною, как будто меховая шуба.
Напоследок молвил он довольно грубо:
«Все семейство наше блудный сын пятнает!
Если не повесят — застрелю! Пусть знает!»
До меня такие долетели речи,
И с отцом родимым не искал я встречи,
Ибо понимал я: то, что посулит он,
Выполнит наверно! Нрав его испытан!
Часто мне хотелось к старикам явиться,
Но не мог на это я никак решиться,
И когда уж только отыскал кой-что я, —
Две страны уж знают, что это такое! —
Лишь тогда к отцу я в дом войти решился
И, как всем известно, жизни не лишился.
Нет! Великолепно был отцом я встречен,
Никогда столь добр он не был и сердечен,
И теперь небось он не кричит, — я знаю! —
Что его я имя доброе пятнаю.
И соседи тоже… Добрые соседи,
Коль придется к слову, говорят в беседе:
«Шандора не троньте! Счастье он увидит!
Мы, мол, предрекали: толк из парня выйдет!»
Читать дальше