Я доверчивость гнал, —
Вновь нахлынула вдруг,
Обвила, обняла
Мое сердце, как друг,
Что прошел долгий путь,
На свиданье спеша, —
Как прекрасна земля
И как жизнь хороша!
Дорогие друзья,
Подходите ко мне!
Подозрительность, прочь!
В ад ступай к сатане!
Прочь! Я верил тебе,
Против дружбы греша!
Как прекрасна земля
И как жизнь хороша!
А как вспомню о ней,
Черноглазой моей,
Той, что солнца светлей,
Той, что жизни милей,
Что явилась, как сон,
Тихим счастьем дыша, —
Так прекрасна земля
И так жизнь хороша!
Салонта, начало июня 1847 г.
Тетя Шари
Перевод Б. Пастернака
На пороге тетка прикорнула.
Тетя Шари не встает со стула.
Тетя Шари на пороге спальной
Шьет в очках свой саван погребальный.
А давно ли малого ребенка
Звали братья Шаринькой-сестренкой?
Лоб в морщинах, словно эти складки
Бывших фалд на платье отпечатки.
Все на ней сидит теперь уныло,
Словно лиф напялили на вилы.
А давно ли малого ребенка
Звали братья Шаринькой-сестренкой?
В волосах у ней зима. Я стыну,
Погляжу лишь на ее седины.
И торчит пучок косицы вдовьей,
Как на крыше аиста гнездовье.
А давно ли малого ребенка
Звали братья Шаринькой-сестренкой?
Глубоко ее глаза ввалились,
Словно в дом с чужбины возвратились,
И мигают исподлобья слепо,
Как лампадки из-под свода склепа.
А давно ли малого ребенка
Звали братья Шаринькой-сестренкой?
Грудь плоска, как каменные плиты.
Сердца не слыхать из-под гранита.
Сердце есть, но так устало бьется,
Что на слух уже не отдается.
А давно ли малого ребенка
Звали братья Шаринькой-сестренкой?
Сумасбродка молодость мгновенно
Расточает клад свой драгоценный,
Но приходит старости проклятье
Предъявлять ее долги к оплате.
А давно ли малого ребенка
Звали братья Шаринькой-сестренкой.
Салонта, начало июня 1847 г.
Стал бы я теченьем…
Перевод М. Замаховской
Стал бы я теченьем
Горного потока,
Что спадает бурно
Со скалы высокой.
Только пусть любимая
Рыбкой серебристой
Вольно плещется в струе
Трепетной и чистой.
Стал бы темным лесом
У реки широкой,
Бился бы ночами,
С бурею жестокой,
Только пусть любимая
В чаще приютится
И в ветвях зеленых песни
Распевает птицей.
Стал бы старым замком
На горе отвесной,
И манила б гибель
Радостью чудесной.
Только пусть любимая
Хмелем-повиликой
Заструится по руинам
Средь природы дикой.
Стал бы я лачугой,
Спрятанной в ущелье,
Чтоб дожди струились
По стенам сквозь щели.
Только пусть любимая
В уголке заветном
День и ночь пылает ярко
Очагом приветным.
Стал бы тучей грозной,
Что висит над кручей,
На куски разъята
Молнией гремучей.
Только пусть любимая
В сумерках не тает
И вокруг печальной тучи
Пурпуром блистает.
Салонта, начало июня 1847 г.
На свете много птиц, по-разному их славят,
По-разному хулят.
Одним всего милей красивый голос птицы,
Другим — ее наряд.
Моя — бедна, как я, не знает звучных песен,
Не блещет красотой:
Наполовину бел, наполовину черен
Убор ее простой.
Чудесный аист мой! В семье друзей пернатых
Он многих мне милей,
Крылатое дитя моей земли прекрасной,
Моих родных степей.
Быть может, аиста лишь оттого люблю я,
Что вырос вместе с ним,
Что забавлял меня, еще младенца в люльке,
Он щелканьем своим.
Со мной делил он жизнь. Когда, бывало, с поля,
Подняв веселый шум,
Мальчишки вечером в деревню гнали стадо,
Мечтательно угрюм,
Я уходил грустить под камышовым стогом,
Часами наблюдать,
Как дети моего любимца просят пищи,
Как пробуют летать.
И там я размышлял, досуг мой коротая,
В сгущающейся мгле:
Зачем, бескрылые, всю жизнь обречены мы,
Влачиться по земле?
Любая даль земли ногам людей доступна,
Простор любых широт.
Но не в земную даль — в небесные высоты
Мечта меня зовет.
Взлететь бы к солнцу, ввысь, и поглядеть, умчавшись
В лазурные поля,
Как в шляпе, сотканной из воздуха и света,
Красуется земля.
Когда же, все в крови, закатывалось солнце,
Тьмой ночи сражено,
Я думал: верно, всем, кто людям свет приносит,
Погибнуть суждено.
Читать дальше