Пешт, сентябрь 1844 г.
Лукавый пьяница
Перевод В. Левика
Хотя и пью, хоть и люблю вино,
Подчас не лезет в глотку мне оно,
Но старый плут кого не проведет?
Для пьянства тоже должен быть подход.
«Дай, — думаю, — себе представлю я,
Что этот ковшик — сердце короля.
Пустить бы кровь злодею!» И смешно:
Мой ковш — без дна, но выпил я вино!
Пешт, сентябрь 1844 г.
Ах, если б не носил я шапку…
Перевод В. Левика
Ах, если б не носил я шапку,
Скорей похожую на тряпку, —
Я был бы парень хоть куда,
Я б кавалером был тогда!
И если б третий год на свете
Не щеголял в одном жилете, —
Я был бы парень хоть куда,
Я б кавалером был тогда!
И если б два пальто при этом —
Одно зимой, другое летом, —
Я был бы парень хоть куда,
Я б кавалером был тогда!
И если б у штанов проклятых
Не бахрома, не зад в заплатах, —
Я был бы парень хоть куда,
Я б кавалером был тогда!
И если б мне ботинки тоже
Из новой и хорошей кожи, —
Я был бы парень хоть куда,
Я в кавалером был тогда!
И если б эти если, если
Подохли все и не воскресли, —
Я стал бы парнем хоть куда,
Я б кавалером стал тогда!
Пешт, сентябрь, 1844 г.
Если девушки не любят…
Перевод В. Левика
Если девушки не любят,
Выпей, брат, —
И приснится, что пленяешь
Всех подряд.
Если денег нет в кармане,
Выпей, брат, —
И приснится, будто царски
Ты богат.
Если горе навалилось,
Выпей, брат, —
И, как дым, твои печаля
Улетят.
Я всего лишен, зато я
Горем сыт, —
Горе горькое мне втрое
Пить велит.
Пешт, сентябрь 1844 г.
После попойки
Перевод С. Маршака
Готов вступить я с вами в спор.
Пусть не видать мне кружки,
Коль мне случилось до сих пор
Быть на такой пирушке!
Такая выпивка равна
Мохачской битве ярой,
Но турком был кувшин вина,
А те, кто пил, — мадьяры.
Был каждый гневом обуяй
И дрался беспощадно,
Пока не выпал из стремян
Тиран — рассудок хладный.
Мы одолели вражью рать
К исходу этой ночки.
Пиявку легче оторвать,
Чем нас от винной бочки!
Как наши долгие глотки,
Пусть длятся наши годы, —
Чтоб мы увидели деньки
Победы и свободы!
Пешт, сентябрь 1844 г.
Письмо приятелю-актеру
Перевод Л. Мартынова
А помнишь юношу, который, как и ты,
Держал в руке бродяжнический посох
На посох нищего похожа эта палка,
Когда судьба изволит морщить нос!
Нос морщила судьба довольно часто…
Ведь точно так же, как и к патриотам,
Хорошим отношением к актерам
Похвастаться не может край родной.
Как видишь — не забыл я об актерах
И никогда не позабуду в жизни.
Все то, что пережил я вместе с вами, —
Хорошее, плохое, — помню все!
Вот снова он встает передо мною,
Тот час послеобеденного зноя,
Когда меня в актеры посвятили…
Л перед этим я шатался зря
По всем углам земли моей венгерской.
И не могу сказать, что было много
Поклажи в сумке за моей спиною, —
Не ноша тяготила, а нужда!
И только легкомыслие умело,
Как друг вернейший, как веселый спутник,
Брать на себя всю тяжесть этой ноши.
И вот пришел я в некий городок,
Был поздний час. Ногам моим усталым
Хотелось отдохнуть на постоялом
Дворе… А в уголке его гостиной
Я нечто вроде рампы разглядел.
Вот еще роскошь! Я сидел в раздумье:
Обед заказывать, иль сломится на этом
Житейское мое благополучье,
Как никудышный перочинный нож?
И в это время некто благородный
Дверь распахнул, а я уже настолько
Был в людях опытен, что сразу сделал вывод, —
Актер явился, и не кто иной!
На голове его сидела шляпа
Великого достоинства. Наверно,
Пыла роднёй пророка Елисея —
Плешивая такая же, как он!
Пальто артиста было новым. Брюки
Напоминали половую тряпку,
Взамен сапог он был обут в ботфорты,
В которых и на сцене выступал.
«Жрец Талии?» — спросил я. «Точно, сударь!
Вы тоже?» — «Нет еще!» — «Но ваша милость
Им хочет быть?» — «Да я не знаю, право» —
Ответил я. Но он уже исчез
И в тот же миг с директором вернулся.
В плащ белоснежный был одет директор,
И крикнул мне он, кланяясь любезно:
«Прекрасно, дорогой компатриот!
Сам бог вас шлет! И мы вам очень рады.
Вы, верно, обожаете искусство.
Божественно оно на самом деле.
Героем сцены быть вам суждено,
Вы прогремите! Это безусловно!
А вы обедали? Но кормят здесь прескверно
И дорого. А нам оленью ногу
Послал из замка нынче мажордом.
Капусты тоже, кажется, осталось.
Угодно вам? Покушаете вволю!»
Так штурмовал меня добряк директор,
Вращая красноречья колесо.
И я, принявши это приглашенье,
Торжественно зачислен был в актеры.
Тут вовсе не допытывались: кто я —
Студент, сапожник… Ровно через день
Я вдохновенно выступал в «Пелешском
Нотариусе». Действовал геройски
Там в трех ролях, поскольку в нашей труппе
Лишь шесть артистов было налицо.
…Мы по селеньям ездили… Бывали
Удачи, и бывали неудачи.
Всего бывало… Только нашей дружбе
В конце концов, увы, пришел конец.
Нахальство все ж мне было не по вкусу,
Не полюбился мне огонь бенгальский,
И множество «Последний раз в сезоне»,
И всякая иная трескотня.
В конце концов распалась наша труппа
Ввиду усобиц внутренних и внешних.
Скитался я, вступил в другую труппу.
И все это я снова испытал.
И с грустью понял я, что нас, артистов,
Влечет на сцену не любовь святая
К искусству, но потребность заработать,
И больше не мечтаем ни о чем!
«О публика, прошу твоей поддержки, —
Кричит артист, — я буду развиваться!»
А публика, конечно, отвечает:
«Что ж, развивайтесь! Мы поддержим вас!»
На деле — ни того и ни другого!
И не поверю я в расцвет театра,
Покуда подлецы и негодяи
И все отребья мира будут в нем
Иметь пристанище! О друг мой, мы с тобою
Все это поняли! Дай бог, чтоб поскорее
Актерское искусство наше стало
Таким, каким оно и быть должно!
Читать дальше