Очнувшись, вижу: то же существо,
Что с неба улыбалось за минуту,
Внезапно, ни с того и ни с сего,
Стоит со мною рядом почему-то.
«С земли до неба, значит, только шаг, —
Я заключил, — раз я совсем недавно
Был на земле, и вот — на небесах,
И это предо мною ангел явно?»
Так думал я, но про себя, не вслух,
Боясь, что если разожму я губы,
То небо тотчас разлетится в пух
От одного лишь звука речи грубой.
Из страха потерять ее, с тоской
Я за руку схватил ее, с опаской
Обвивши стан ее своей рукой,
Как пламенем объятой опояской.
Я ею любовался без конца.
Как не ослеп, как сохранил я зренье
При свете лучезарного лица
И глаз ее горящих озаренье?
Глаза переливались, как сапфир,
И брови черной радугой сгибались,
И как нисходит ночь в полдневный мир,
По белой шее кудри рассыпались.
Отмалчивался я — и вдруг понес
О рае, небе, ангелах. Но скоро
Прочел в глазах у слушавшей вопрос, —
Ей были чужды эти разговоры.
«Постой, — она сказала, — здесь не рай.
Мы на земле, я девушка земная.
Ты в пропасть бы свалился невзначай,
Не удержи я вдруг тебя у края».
«Мы на земле! — вскричал я. — Решено.
И объяснений от меня не требуй.
Что небо, что земля, мне все равно,
Но там, где ты со мной, конечно — небо.
Но ближе сядь, позволь тебя обнять.
Чтоб все в тебе ответом мне дышало,
Ты собственность моя, ты — благодать,
Тебя давно мечта мне предсказала».
Мы сели на вершине крутизны,
Беседуя. Она спросила, кто я.
«Я вздохом был до нынешней весны, —
Ответил я, — и жизнью стал с тобою.
Целуясь, я умру, но не горюй:
Ты воскресишь меня своею властью,
Вернув мне мой смертельный поцелуй,
Я вздохом был — и стал улыбкой счастья».
Мы обнялись и замерли вдвоем.
Я упросил об этом без усилий.
Зачем в тот день мы бронзовым литьем,
Как статуи, друг с другом не застыли?
Прошли б века, не разлучая нас.
Восторг был несравним, неописуем!
Как будто небо душу в первый раз
В меня вдохнуло этим поцелуем.
«Смотри, — шепнула, оторвав уста,
Мне девушка, — какие перемены!
Другое небо, и земля не та.
Что поцелуй наш сделал со вселенной!
Синее даль. Не так несносен зной,
Свежей в тени, и солнца свет лучистей,
Нас обвевает ветер неземной,
Нарядней розы, зеленее листья».
«О да! — я согласился. — Ты права.
Не знаю, мы ль глядим проникновенней,
Иль жизнь неузнаваемо нова,
Но будем благодарны перемене».
Так средь простора вольного, одни,
Друг друга прерывая то и дело,
За розовой гирляндой болтовни
Мы не заметили, как солнце село.
Темнело. Солнце, тучи золотя,
Садилось за лиловые предгорья.
Вставал туман и подползал, пыхтя,
Лугами, как по высохшему морю.
В лучах зари утес горел огнем,
Подобно трону под багряной тканью.
Счастливые стояли мы на нем
Четой венчанной в час коронованья.
Легко простились мы, два мотылька,
Не сомневаясь, что за тьмой унылой
Нам новый день готов наверняка,
Как верят в воскресенье за могилой.
Мы не давали клятв, идя ко сну.
Но поутру оказывались рядом.
Так прожили мы целую весну,
Уста в уста, грудь с грудью, взгляд со взглядом.
Так прожили мы лето. Каждый день
Был нам цветком на олимпийском пире,
И каждый час обозначал ступень
К блаженству, еле мыслимому в миро.
Увы, цветы все эти отцвели.
Будить воспоминанья нет причины.
Развейся, сон волшебный, сгинь вдали,
Как замиранье песни лебединой!
В дни осени поднялся ураган,
Тиранил рощи, оголял деревья,
Гнал листья ворохами вдоль полян,
Ногами их растаптывая в гневе.
Вот так и наше счастье растоптал
Тот ветер, как последний из злодеев,
И нас обоих порознь разметал,
В разлуке розы наших щек развеяв.
Расстались мы. Я должен был уйти.
В осенний вечер, сумрачный и строгий,
Я, девочке моей сказав «прости»,
Взглянул еще раз на нее с дороги.
Я побежал, не видя сам куда,
Лицо и грудь изранив в кровь о тернья,
Как падает изгнанница-звезда,
Отвергнутая небом в час вечерний.
Давно сошли царапины с лица,
Срослись порезы памяти упрямой,
На теле ни единого рубца,
И даже в сердце не осталось шрама.
Но тем-то мне, быть может, и больней,
Что, первая любовь, блаженство рая,
Волшебный сон тех незабвенных дней, —
Тебя я постепенно забываю!
Салк-Сентмартон, 1846 г.
Читать дальше