Приходится дивиться, из чего
Бог создал человеческое сердце.
Как не разорвал ось оно от мук,
Постигших сразу бедную Перенну!
Она под стражей в Шалго пять-шесть дней,
Но каждый день казался ей столетьем;
Страданье миг растягивает в век,
То скорбь по мужу ей томила душу,
То дикий страх ей душу леденил,
То поглощали мысли о побеге,
Чтоб подлому убийце отомстить,
И все напрасно: время проходило,
И не было возможности бежать.
Тут подоспел тягчайший из ударов.
Петр Комполти вошел к ней и сказал:
«Ты, несомненно, с сатаной в союзе.
Я околдован, госпожа моя.
Ты с каждым часом правишься мне больше
И, как там хочешь, будешь мне женой».
«Согласна», — отвечала так Перенна,
Как будто ангел смерти возвестил:
«Петр Комполти, твой час последний пробил!»
К себе Давида вызвавши тайком,
Она спросила юношу: «Признайся,
Твоя любовь действительно любовь,
Иль ты блуждающим огнем обманут?
И если правда ты меня любил,
Скажи, ты любишь ли меня доныне?»
«Люблю, — ответил юноша, — люблю,
Как любит ручеек свою лощину,
Как любит высь небесную звезда
И червячок — малину! Как добиться
Твоей любви, как мне ее достичь?»
«Есть способ, есть, — ответила Перенна. —
Твой брат — убийца моего супруга.
Отец твой сватается за меня.
Он ненавистен мне, как тот убийца.
Ты любишь, говоришь, меня? Так знай:
Спаси меня от этих двух злодеев,
Обоих погуби, и я твоя».
Любовь, любовь, извечная загадка!
Ты, как река, уносишь на себе
Красу цветов, и грязь, и муть, и тину
Из омута речного одного,
Тот омут — человеческое сердце.
Ты — океан, которого никто
Не переплыл, ты глубина, которой
Никто не мог постичь, ты великан
Из великанов. Вот, подобно морю,
Ты разлеглась безмерной синевой,
И звезды полным счетом, до последней
Отражены в тебе. И вдруг, смотри:
Все духи ада, схватываясь в драке,
Катаются клубками по тебе.
Любовь, ты всемогуща! Ты всесильна:
Ты превращаешь в ангелов людей,
И в бесов — божьих ангелов, и бесам
Обличье человека придаешь.
Безмолвная, безоблачная ночь.
В венце из звезд спокойно смотрит месяц
На землю, а на ней совершено
Отцеубийство и братоубийство.
В отцову спальню вполз змеей Давид,
Дрожа, откинул полог пред кроватью.
«Он спит. Какая кротость на лице! —
Подумал сын. — А днем, когда проснется,
Не человек, а дьявол, Вельзевул!
Иль мне таким его рисует совесть,
Трусливый сторож мой, незваный гость?
Прочь от меня, я глух к твоим веленьям.
Напрасно подымаешь ты свой перст.
Оставь! Смотри — раз, два, и все готово».
Давид за горло спящего схватил,
Сжав с силой, — небольшое содроганье,
Хрип еле уловимый, и — конец.
И прочь пошел Давид, — задернув полог.
Но у порога повернул назад —
Увериться, недвижен ли покойник,
Не ожил ли? Он к ложу подошел,
Но полог приоткрыть он не решился.
Едва дыша, он побежал бегом
К Иову, разбудив его шагами,
Но раньше, чем успел очнуться тот,
Кинжал с его стены у изголовья
Уже торчал в его груди. Удар
Был не смертелен. Брат шагнул, шатаясь,
К Давиду, но удар мечом по лбу
Свалил Иова. Обливаясь кровью,
Он рухнул наземь. Бросив меч, Давид
Из комнаты пустился без оглядки,
Как будто сотни тысяч ведьм, чертей,
Всего, что есть ужасного на свете,
Неслись за ним вдогонку по земле
И воздуху. И на задворках замка
Забился в угол и закрыл глаза.
Увы, и сквозь опущенные веки
Он видел их. То бледного отца,
То, рядом, окровавленного брата.
Они теснились в ярости к нему,
Впивались в грудь, вонзали в тело когти.
Он с криком растянулся на полу.
Когда очнулся он, уже светало
И перед ним была кровать отца.
«Вставай, вставай, — он обратился к трупу. —
В дорогу! Улучим удобный миг.
В стране нет короля и — безначалье.
Вставай! Пойдем ограбим Гедевар!
Не надо спать так долго! Погуляем!
Берите все себе, а мне одну
Хозяйку замка. Что ж ты заспался так?
Ну, все равно, проснешься в Судный день.
Не вздумай там наябедничать богу,
Что по моей вине ты долго спишь».
Давид пошел в другое помещенье.
«А это кто? — спросил он, пнув ногой
Труп брата. — Брат Иов, не ты ли?
Ну так и есть. На каменном полу?
Не неженка ты, значит, если ребер
Себе не отлежал! Довольно спать!
Вставай, вставай! Отмой лицо от крови!
Да что вы, сговорились не вставать?
Что тут у вас сегодня в самом деле?
Ну, все равно. Тем лучше. Под шумок
Теперь я удеру с моею милой».
К Перенне он пошел. «Ты их убил?» —
Она спросила. «Что ты, бог с тобою!
Убил? Я никого не убивал.
Они лежат рядком, не шевелясь,
Один бледнехонек, другой весь красный.
Нас не заметят. Торопись, бежим.
Взбежим на башню, а оттуда — к небу!»
«О, ужас, да ведь он сошел с ума!» —
Кричит Перенна, пятясь, отступая.
Но, на руки легко ее схватив,
Давид бежит с ней через двор на башню.
Ступень, ступень, ступень, — она кричит
В смертельном страхе. «Тише, тише, тише! —
Упрашивает юноша. — Молчи,
Мой ангел, жизнь моя, ты их разбудишь,
Нас схватят, и тогда пропало все.
Теперь летим!» — вскричал он на площадке,
Прижал Перенну крепче и с зубцов
С ней в пропасть кинулся вниз головою.
Кусты по крутизне и край скалы
Окрасились огнем зари и кровью.
Под замком, обойдясь без похорон,
Лежал Давид и рядом с ним Перенна.
Но не нашлось руки, чтоб погребла
Его отца и брата. Род их вымер.
Дворовые при дележе богатств
Друг друга изрубили, так что мало
Кто уцелел. Над трупами весь год
Кружились вороны. И замок Шалго
Ветшал, ветшал. И жители внизу
Шарахались, когда дул ветер сверху.