Рафаэль Альберти: Мастера русского стихотворного перевода. Том 2

Нет, не вотще благое провиденье
На землю к нам беду и горе шлет…
Страданье!.. В нем есть сила откровенья;
Лишь тот себя оценит и поймет,
Поймет свой долг и жизни назначенье,
Кто скорбный путь страдания пройдет:
Тогда лишь в нас не суетны желанья,
И мысль ясна, и воли власть сильна,
Когда душа в святом огне страданья —
В горниле бед и мук — закалена.

Я был дитя; она уж в цвете лет была
И часто на руки к себе меня брала.
Я шел к ней весело, резвился и ласкался —
Вкруг стана стройного руками обвивался,
Иль складками одежд задумчиво играл,
Иль серьги вынимал и косу расплетал;
То, тихим притворясь и будто успокоясь,
Вдруг с звонким хохотом срывал с нее я пояс…
Всё с кротостью она сносила… Но порой,
Когда невинною, но дерзкою рукой
Я груди девственной в неведеньи касался, —
Мгновенно взор ее досадой разгорался:
Краснея и смеясь, она, полушутя,
Толкала от себя несносное дитя;
Когда ж ее толпа влюбленных окружала,
С какою нежностью она меня ласкала,
И часто (но увы, что ценят в те лета!)
Дарили поцелуй мне жаркие уста, —
И ропот слышался вокруг меня ревнивый:
«Несносный баловень, не по летам счастливый!»

Как яблочко румян,
Одет весьма беспечно,
Не то чтоб очень пьян —
А весел бесконечно.
Есть деньги — прокутит;
Нет денег — обойдется,
Да как еще смеется!
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, говорит, потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»

Шатаясь по ночам
Да тратясь на девчонок,
Он, кажется, к долгам
Привык еще с пеленок.
Полиция грозит,
В тюрьму упрятать хочет —
А он-то всё хохочет…
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, говорит, потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»

Забился на чердак,
Меж небом и землею;
Свистит себе в кулак
Да ежится зимою.
Его не огорчит,
Что дождь сквозь крышу льется:
Измокнет весь, трясется…
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, говорит, потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»

У молодой жены
Богатые наряды;
На них устремлены
Двусмысленные взгляды.
Злословье не щадит,
От сплетен нет отбою…
А он — махнул рукою…
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, говорит, потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»

Собрался умирать,
Параличом разбитый;
На ветхую кровать
Садится поп маститый
И бедному сулит
Чертей и ад кромешный…
А он-то, многогрешный,
«Да ну их!..» — говорит,
«Да ну их!..» — говорит,
«Вот, говорит, потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»

Я всей душой к жене привязан;
Я в люди вышел… Да чего!
Я дружбой графа ей обязан.
Легко ли! Графа самого!
Делами царства управляя,
Он к нам заходит как к родным.
Какое счастье! Честь какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
В сравненьи с ним,
С лицом таким —
С его сиятельством самим!

Прошедшей, например, зимою,
Назначен у министра бал;
Граф приезжает за женою —
Как муж, и я туда попал.
Там, руку мне при всех сжимая,
Назвал приятелем своим!..
Какое счастье! Честь какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
В сравненьи с ним,
С лицом таким —
С его сиятельством самим!

Жена случайно захворает —
Ведь он, голубчик, сам не свой:
Со мною в преферанс играет,
А ночью ходит за больной.
Приехал, весь в звездах сияя,
Поздравить с ангелом моим…
Какое счастье! Честь какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
В сравненьи с ним,
С лицом таким —
С его сиятельством самим!

А что за тонкость обращенья!
Приедет вечером, сидит…
«Что вы всё дома… без движенья?..
Вам нужен воздух…» — говорит.
«Погода, граф, весьма дурная…»
— «Да мы карету вам дадим!»
Предупредительность какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
В сравненьи с ним,
С лицом таким —
С его сиятельством самим!

Зазвал к себе в свой дом боярский;
Шампанское лилось рекой…
Жена уснула в спальне дамской…
Я в лучшей комнате мужской.
На мягком ложе засыпая,
Под одеялом парчевым,
Я думал, нежась: честь какая!
Ведь я червяк в сравненьи с ним!
В сравненьи с ним,
С лицом таким —
С его сиятельством самим!