Array Антология - За границами снов

Домик из хлеба с салом,
В окнах осколки цветного льда.
Гретель искать устала
Топор для каши, и как всегда,
Достав котелок и миски,
Она варит стеклянный суп,
А Гензель лакает виски,
В его глазах коченелый труп,
Клыкастой, как кот, старухи,
Задушенной вот уж сто лет назад.
Он тянет себя за ухо,
Он бесконечно чему-то рад,
Его смешной собутыльник – ветер,
Роняет рюмки, крутя усы.
На доме знак – «Осторожно, дети!»,
А на стене с топором часы.
Гретель докурит трубку,
Заправит пеплом суп из стекла,
Она капризно надует губки,
Глядя в разбитые зеркала,
Там нет ее отраженья
Вот уже битую сотню лет.
В доме пахнет вареньем,
Окна цветной источают свет.

Когда ее номер будет на кнопке «быстро!»,
Мосты над ручьем перестанут дрожать от шага.
Затихнут. Останется шум тростника. В оврагах
У берега ветер прогонит листья,
К воде. Забыв имена, номера, значенья,
Пройду над ручьем (мост не слышит шага) —
Тропа перемены дат. Ночь замерит лагом.
А чем еще? Скорость с ума схожденья…
Когда ее номер будет на кнопке «быстро!»
Я буду на звездах днем различать лишь карий,
И черный. Но видеть их. Видеть даром.
Ну, или так, как ветер, за пару листьев.
За пыльною бурей, где пыль заменяет воздух,
Я тоже увижу тот бесконечно черный
И карий, и бесконечно черный
Цвет, заменивший отныне звезды.
И вот когда номер наступит на копку «быстро»,
Возможно на сердце (в небе над кнопкой дырку!).
Чего уж возможно-то… (в небе над сердцем дырку!)
Одно лишь нажатие… равно дыханию… Выстрел.

Я давно ни во что не верю
И ни с кем не воюю давно
За известного хлева дверью
Ощутимо пахнет вином.
Поднесут ли тебе отраву
Пей до дна врага возлюбя
Неприкаянный тать Варавва
Никогда не губил тебя.
Отличается чем спаситель
От спасателя у воды?
Да только тем, что первый любитель,
А над вторым не нашлось звезды.
Все мы пьем из одной посуды
Вечный, словно песок, шмурдяк
И на каждого есть Иуда,
И он сильнее всех любит тебя.
Как блаженны все те, кто грешен!
Их давно уже ждут сады
Где застенчивый дух черешен
Отражается от воды…
А кому-то бродить по свету,
Надрываться от слез в кабаках
И раз в вечность встречать рассветы,
На безумных Ее руках.
А я давно ни во что не верю,
И ни с кем почти не говорю
У известного хлева двери
Я на нервах, стою, курю…

Засыпаю – все вижу коричнево-красным.
Слишком много, видать, стратиграфии глин кайнозоя,
Лишь синеет Иртыш – и кажется это опасным,
Перевернутой, брошенной наземь вечерней грозою.

Глина. Сизая пыль. Вот сейчас этот пласт отслоится…
Нет. Опять пронесло, только струйка шуршит словно мышь,
И лицо твое, в красно-коричневом свете двоится.
Как тебя занесло в кайнозойские сны на холодный Иртыш?

Как меня занесло в плиоценовую заварушку,
Где Аксорская свита войну с Павлодарской ведет?
Просыпаться? Коричневый чай из коричневой кружки,
Новым красно-коричневым утром меня уже ждет.

Август. Ветер палатку всю ночь раздувает.
Мыши (вымершие в миоцене) всё ходят вокруг.
Я ищу вновь и вновь безуспешно слои Олдувая,
Веря, что разорву на них замкнутый круг.

Кайнозойских коричневых снов. Стратиграфия бреда!
Слой – и ты у коричневой двери стоишь.
Слой – и: «Красное нужно к обеду».
Слой – и… мертво синеет Иртыш.

В твоем королевстве
Все глухо как в трюме,
Кудель королевы, мечи короля,
Барон по соседству
И канцлер угрюмый,
И серый забор с белой надписью…
В воротах цветочки,
Принцесса в сорочке,
До первых дождей здесь практически Кипр.
Павлинятся квочки,
Фонтан в ржавой бочке.
И вместо крюшона классический «Шипр».
Засыпано снегом
Твое королевство,
Ни «леди», ни «пани», ни «фройляйн», ни «мисс».
Лишь серое небо
И грядки в наследство,
И по вечерам разговоры «за жисть».
Не верь ни заборам,
Ни бочкам в грядках —
В любом королевстве свои палачи.
Пустым разговорам,
Что: «Все в порядке»,
Ты лучше присядь. Помолчи.
И улыбнись.
Побеспечней, с лаской.
Раздай ордена и начни войну,
Твой старый горнист
Объявляет сказку…
А может, отход ко сну…
В твоем королевстве
Все глухо как в трюме,
Мечи королевы, кудель короля.
Барон по соседству
И канцлер угрюмый,
И в дырах граница, и шут у руля.