Array Антология - За границами снов

Мой добрый человек,
шутя, махни рукой,
мы лишние с тобой
на празднике калек,
блаженный миг настал,
поздравим с Рождеством
страну кривых зеркал,
где мы как раз живем.

Мой добрый человек,
зачем себя винить,
все тяготы войны
не стоят красных век.
И кто бы нас ни звал
на волю из тюрьмы,
страна кривых зеркал
бессмертна, как и мы.

Прошел нечетный год,
этюд в карандаше.
Расплакаться готов
и думать за народ,
но выбран Майкрософт,
заглушки для ушей,
и стая пастухов,
и стадный хоровод.

Прощай, несчастный год,
зарубка на душе,
свидетель пышных слов
и мелочных забот.
По блогам дураков
расставлены клише —
ловушка и улов
любому, кто войдет.

В корзине памяти лукавой
хранится допотопный спам —
Ваш голос ростом пол-октавы
и рифмы с горем пополам.

Но как достойно и по праву,
глуша потоки фонограмм,
проходят прямо в души к нам
забытые любимцы славы.

И с каждым годом все сильней
тоска по брошенному краю,
как будто стая журавлей
своих последних окликает,
но некому ответить ей —
живые больше не летают.

Из пенного моря
и детской мечты
возник этот город
камней и воды.
Здесь души немеют,
и голос молчит,
и в толпах несметных
я снова один.
Я боль запакую,
зашорю глаза
на пыль вековую,
на стены в слезах,
на ржавую пристань
и душный туман,
и наглых туристок
из северных стран.
Тогда мне покажут
божественный вид:
от пятен проказы
очищенный храм,
нетронутый смотрами
свежий гранит,
горбатые мостики
к частным домам.
Соломинки улиц
начнут хоровод,
надежны, как улей,
чужой не пройдет.
И чудится – может
случиться, как сон,
явление дожа
сквозь толщу времен.
И выйдут гвардейцы
в кружок фонаря
и будут гордиться,
что жили не зря.
Прочту заклинанье
детей и бродяг
и в каждом канале
оставлю пятак.
Прощай, мое чудо,
мой сладкий обман,
вино без посуды,
в кувшине – банан.
Для этого рая
синоним – табу,
и я выбираю
живой Петербург.

Ты ушла из реального года
в параллельный пятнадцатый мир,
без имен, без числа, без погоды,
без друзей из далеких квартир.
Я остался на страже обломков,
обустроенных наспех в уют,
в той же спальне и в той же столовой,
где меня уже больше не ждут.
До свиданья, до встречи в Нирване,
во второй ипостаси, в раю,
или где-то еще.
Я не ранен,
я убит в неизвестном бою.

Бинокль наоборот, простой обман,
на крупном плане мелко и нелепо,
и я, как безымянный великан,
могу шагать на Котлин по колено.
Барашки волн по пальцам шелестят,
и щепочки корабликов попутных
торопятся, как триста лет назад,
пришвартоваться в гавани под утро.
Сойдет на крыши солнечный пожар,
и честно сохраняя краски мира
возьму на память крошечный пейзаж,
задуманный великим бомбардиром.

К любому виду из окна
всегда найдется верный ключик.
Я не хозяин, а попутчик,
душа под кайфом и больна.
Душа больна давнишней тенью,
в ней вечный взрыв, пожар, испуг,
старик с кольцом, и русский друг,
и рыжий ангел во спасенье.

Но ангел двери в рай закрыл,
у друга трудности с моралью,
старик случился моментально
и жизнь мою перекроил.
И жизнь с тех пор течет нескладно,
в ней правит мировой секрет —
бессмертный маленький храбрец
работы старого голландца.

Блаженный и ужасный грех —
владеть единственным на свете
и выбирать: хранить ли в сейфе
или отдать и умереть.
Тем неожиданней каскад
финтов бессовестного друга:
тропа из замкнутого круга,
свобода, деньги… и тоска…

В полуночной стране
сомнительный уют,
от уличных огней
пятнашки на стене,
кровать, как парашют,
подвешенный к спине,
шкафы и стулья ждут
путевку на маршрут.

В полуночной стране
печальники живут,
считают, сколько дней
достанется весне.
Прощай, сентябрьский труд,
законченный вчерне,
другие подобьют
баланс твоих минут.

Сосновая медлительная жизнь,
шуршание на тропах муравьиных.
Давай возьмем корзинки и ножи
и с головой – в зеленые глубины.
Какой покой. Ни слова о любви,
здесь не бывает скучно или тесно,
здесь даже пахнет вечностью древесной,
и каждый вдох незлобен и ленив.
Растают тени завтрашних обид,
надуманные завтрашние раны,
мы только в полушаге от Нирваны,
и внешний мир зачеркнут и забыт.