Уж поздний час. Глухая ночка.
Сидят ребята молчаливо
И озираются пугливо.
Л в их фантазии ребячьей
(Ой, кто-то стонет, кто-то плачет!)
Ночные призраки летят:
Вон змей крылатый тяжко дышит,
В бору же страшный голос слышен, —
То, верно, колдуны кричат.
А каждый куст в себе таит
Того, кто всюду норовит
Пройти, пролезть с мешком, с клюкою,
С седою, длинной бородою,
Кто ребятишек забирает,
След бородою заметает.
Из-под нахмуренных небес
Глядит недвижный, смутный лес,
Беду во мраке укрывая.
Блуждает нечисть там ночная.
Мертвец пригнулся под ветвями,
В ребят уставился очами.
А вдруг он черною рукою
Положит крест перед собою,
Скакнет на них, отнимет силу
И унесет с собой в могилу?
Там волк блуждает в чаще темной;
Разбойник яростный, бездомный,
Грозясь, трясет над головой
Окровавленной булавой;
Безумный бегает, рыдает,
Кого ни встретит, всех кусает…
«Ну что, брат Костусь, ты дрожишь?
Куда так пристально глядишь? —
Алесь тихонько вопрошает,
Но рук его не выпускает. —
Иль видишь что?» — «Нет, ничего!
Все тихо. — А у самого
Тревога к сердцу подползает… —
Пойдем-ка лучше, брат, домой!» —
Алесь кивает головой,
И братья за руки берутся,
В землянку со всех ног несутся.
«Михал! Михал! — внезапный крик
В рассветной тишине возник
У хатки темной за стеною
И — частый стук в окно рукою. —
Михал, вставай же, одевайся!»
«А, кто там?» — «Я! Скорей сбирайся!
Лесничий помер!» — «Быть не может! —
Михал вскочил. — Ох, боже, боже!
Да как могло все это статься?
Ведь он уж начал поправляться!
Другой сказал бы — не поверил!»
Но тут объездчик, пан Ксаверий
С печальной вестью прибыл сам.
«Пусть добрый пан заглянет к нам», —
Михал открыл пред гостем двери.
Через порог шагнул Ксаверий,
Вошел и, словно оступился,
Растерянно остановился:
Ведь тут и шагу не шагнешь,
Да и спины не разогнешь!
Как можно жить в таком закутке?
Кажись, просторней в песьей будке.
«Садитесь, пане, отдохните.
Вот наша хата, поглядите».
Михал с колоды пыль смахнул,
Ксаверий молча сел, вздохнул.
Он был мужчина пожилой.
«Ах, как же это, боже мой!
С чего ж так скоро пан собрался?
Позавчера я с ним видался,
Доволен, весел был, шутил,
Подробно обо всем спросил», —
Михал промолвил, одеваясь.
«Да, смерть крушит, не разбираясь,
И никому не смотрит в зубы.
Гадюкой черной из-под сруба
Вдруг подползет и всадит жало.
А много прожил ты иль мало,
Богатый иль бобыль с сумою,
С душою доброй или злою —
Ей все равно. А мы-то бьемся,
Хлопочем да куда-то рвемся.
А для чего, спроси, — не знаем,
Так, не узнав, и помираем».
«Так это, верно, пан Ксаверий,
Нам от рожденья путь измерен,
Давно для каждого на небе
Особый уготован жребий,
И ходит смерть, как тень, за нами!» —
Сказала Ганна со слезами.
«Ну, я готов! Пора идти!
Поговорим о нем в пути…»
Ксаверий и Михал выходят.
Уж посветлело на восходе.
Над гатью в сумраке дрожащем
Был слышен клик гусей звенящий, —
Они призывно гоготали;
Со свистом утки пролетали;
В туманных лозняках реки
Стонали скорбно кулики.
Михал с Ксаверием шагали
Сквозь чащу леса молчаливо
Да изредка лишь, сиротливо,
Друг другу горе поверяли.
«Нет у нас пана… Потеряли…» —
Сказал Михась.
«Да, был глава,
Теперь одна живи вдова», —
Вздохнул опять Ксаверий тяжко.
«Ну, пане, будет перетряска.
Порядков новых жди сейчас!» —
Угрюмо произнес Михась.
«А, верно! Кутерьма начнется,
Без этого не обойдется.
Эх, пан!.. А был такой здоровый,
Не человек, а кряж дубовый!
Раненько дом покинул свой,
Дай, господи, ему покой!»
С такими шли они речами
То через луг, то хвойниками, —
А всей дороги-то — полмили.
Шли и покойника хвалили,
Как это и всегда бывает,
Коль человек вдруг помирает.
«Не злой хозяин был, терпимый
(Пусть почивает со святыми!),
Всегда расспросит, если встретит,
Как ты живешь… Как женка, дети!
Не завелось ли горе в хате!
Что принесешь ему — заплатит,
Рублем одарит иль полтиной, —
Не гнался он за даровщиной».
«Да, человек был справедливый,
Не привередливый, правдивый!» —
Ксаверий поддержал соседа.
На том и кончилась беседа.
«Начнется свара меж панами,
Местечко это многих манит,
Пустым не будет долгий срок,
Они, как рыбы на горох,
Сюда попрут, и каждый пан
Отдаст последний свой жупан,
Любую службу бросит, дом,
Скажи — придет, хоть босиком, —
Так сам с собою рассуждал,
Шагая меж дерев, Михал. —
Но кто же это место схватит?
Кого лесничим князь посадит?
Панов ведь словно зайцев в чаще,
Да горе в том — один ледащий,
Другой — дурак, а третий — ирод,
Несправедливый и придира,
Как, например, вот Табартовский
Или подловчий — пан Бяловский.
Назначат этакого ката, —
Ох, как своя запахнет хата!
Добра добиться тяжело,
Оно как хрупкое стекло —
Не так дотронешься рукою,
И — глядь — осколки пред тобою!
А зло приходит без подмоги,
Ему открыты все дороги,
И все на свете стежки вольны —
То ровно гладки, то око льны, —
Никто его не минет ока».
Так смерть лесничего глубоко
Михалу сердце всколыхнула
И все вверх дном перевернула.
Тогда-то в первый раз Михала
Мечта заветная объяла:
Купить землицы где-нибудь,
Чтоб панской лямки не тянуть, —
Зажить свободно жизнью новой!
Своя земля — вот где основа!