Кто сказал, что конец неизбежен?
Нет начала, как нет и конца.
Небосклон на рассвете безбрежен,
как любое созданье Творца.
Миллионы планет, миллионы
обитаемы – в этом секрет.
И везде существуют законы.
И пределов у времени нет.
Незаметно проходят границы
параллельности этих миров.
Мы единого только частицы,
дух движения бездны веков.
Беспокойство идёт от незнанья,
но опасна беспечность ума.
Беспредельно в пространстве блужданье.
Безгранична невежества тьма.
Нет никак покоя, мы идём вперёд.
В поисках забвенья время нас зовёт.
Жаждой развлечений до краёв полны,
за собой не знаем никакой вины.
А душа пустая хочет одного:
сладостных блужданий, новых берегов.
И на этом долгом, вьющемся пути,
прежде, чем ты сможешь что-нибудь найти,
вдруг среди ошибок, холода, теней,
встретишь бледный призрак совести своей?
Что ты сможешь внятно ей, родной, сказать?
Иногда о прошлом лучше и не знать.
Пусть лишь повздыхает да слезу прольёт.
Некогда с ней спорить, мы идем вперёд...
Ночей бессонных бесконечен ряд,
как волн седых в провинции у моря.
Опять читаю строчки все подряд
о Горбунове, с ним безмолвно споря.
Там Горчаков – основа всех основ,
их унисон от скуки только средство.
Но диалоги не заменят снов:
простак и циник – грустное соседство.
Их голоса звучат из темноты,
всегда со мной – захочешь, только свистни:
«Находчивость – источник суеты».
"Я не уверен в этом афоризме".
«Душа не ощущает тесноты».
"Ты думаешь? А в мертвом организме?"
Но обойдёмся, впрочем, без имён,
ведь в сумраке неразличимы лица.
Живут в больнице. Впрочем, это фон
того, что утром явно растворится.
В бессоннице моей незримый знак,
хоть и порой бывает с нею тесно.
А их люблю всегда за просто так
и потому, что с ними интересно.
Мой трезвый быт расширился весьма,
вот голоса ко мне взывают снова.
Согласен с ними, - мир сошёл с ума.
И этот факт возьмём мы за основу.
«Бессонница... Тугие паруса...»
Я этот стих прочел до середины.
Что делать мне с безлюдностью равнины,
когда звучат незримо голоса?
Спокойны мысли, плещется вода
и корабли, как статуи, застыли.
А вдалеке, за лёгкой дымкой пыли,
уходят вдаль Приамовы стада.
Елена здесь - любимая жена,
и пахнет краской, а на окнах шторы.
Но потемнели на закате горы,
обманчивы туман и тишина.
«Не так уж неприступны рубежи».
- Холодный ветер прошептал невнятно.
Ведь утром здесь, откуда – непонятно,
появятся ахейские мужи.
А город спит под призрачной луной.
Но ведь и он подвластен разрушенью.
Любовь и смерть, смыкаясь черной тенью,
его обводят траурной каймой.
Я живу как отшельник, на север от Трои,
где когда-то давно воевали герои,
не сумев поделить ни добычи, ни бабу,
что мозги мужикам выносила неслабо.
Деревянный был конь, также рота спецназа,
что сидела внутри, ожидая приказа;
задремали бойцы, башни, арки и своды...
Длилась эта война девять лет и полгода.
А вокруг было море, — огромное море.
Если плыть много дней, то в беспомощном взоре
не появится парус, дельфин или суша,
лишь одна тишина поёт радостно в уши.
Одиссей по нему путешествовал долго,
заблудился слегка, утомлённый от долга,
посещал острова по дороге к царице.
Там курорты везде. (По словам очевидцев).
Это всё, что я знаю, окончивши школу.
В голове ветер дул беспричинно-весёлый.
Пусть простит Посейдон, также древние греки,
я живу в двадцать первом, в безграмотном веке.
Мой старый друг – отважный Архимед!
Тебя сегодня вспомнил поневоле,
когда жена готовила обед
с набором слов, что не учили в школе.
Ты жил давно, под сенью Сиракуз,
в войне Второй Пунической прославлен,
дружил с числом, (какой отменный вкус),
был мудрецом торжественно объявлен.
Читать дальше