Илья Рейдерман - Из глубины. Избранные стихотворения

Жизнь, покидая тела оболочку,
со мной расторгнув временный союз,
почти ежесекундно ставит точку.
Боюсь итогов. Точек я боюсь.
За каплей капля, как вода из крана,
уходит жизнь. Я капли соберу.
Стихотворенье – жизнь в тебе сохранна,
ты чаша, что полна. Когда умру —
пусть кто-то припадёт к тебе губами,
большой и жадный делая глоток.
Ты – жизнь в строфе, ты как картина в раме,
ты тайно разместилась между строк,
о чём как бы не ведает бумага.
Я из сосуда лью тебя в сосуд.
Мгновенье бытия. Бесценнейшая влага.
Тебя лишь рифмы лёгкие спасут.

Бытия заповедного край.
Здесь живи и здесь умирай.
Пусть тебе и сам чёрт не брат —
но нельзя и шагу назад.
И гляди, как дитя, в просвет,
что открылся среди облаков.
Ничего другого и нет!
Ты не знал: мир всегда таков.
Он таков – и хвала бытию,
открывающемуся тогда,
когда можешь стоять на краю
и на мир глядеть без стыда.

Поёт невидимая птица.
С небес нисходит тихий свет.
Листок древесный шевелится.
Вот – песня есть, а птицы – нет.
Жизнь, своего певца не выдай!
Жилец, что пущен на постой, —
он так живёт, никем не видим,
он прячется в листве густой.
И, с ветки прыгая на ветку,
капризен и нетерпелив,
он ни за что не хочет в клетку,
просторы новые открыв.
… Листочек со стихотвореньем —
в нём зелень и лазурь небес,
в нём зарифмовано мгновенье.
А где поэт? Поэт исчез.
В век умноженья и деленья
идёт мимо поэтов люд.
Иные, может, поколенья
те буквы чёрные склюют?
Но кто из стопки книгу вынул —
пусть хоть на миг богат, как Крез!
А где поэт? Неужто сгинул?
Он вжился в жизнь – и в ней исчез.
Покуда в мире песня длится,
не пропадая без следа,
поэт – невидимая птица —
летит неведомо куда…

Живёшь, зарывшись в будни, словно крот.
У этой жизни – беспощадной норов.
Кто за руку возьмёт и проведёт
меня через заслоны билетеров?
Ну что же делать, если ты поэт?
А у поэта – и билета нет,
и он никем не зван на жизни праздник,
полубезумный и смешной проказник.
О нём потом напишет краевед,
что знал его. Да, был бедняга странен.
Гордец, он не вымаливал билет,
но был заметно непризнаньем ранен.
Ему любовь была нужна, как хлеб.
А если нет любви – хотя бы слава.
Что толку умирать под крики «браво»?
Зачем всё это? Разве – не нелеп?
…Там – билетёр, а тут, глядишь, забор,
мобильника почти секретный номер.
Вступать ли с этим всем поэту в спор?
В ином пространстве он и жил, и помер.
С другой планеты он, с другой звезды,
– должно быть, по ошибке здесь, случайно.
Крылатый конь не признаёт узды.
Но как же он живёт? Сие есть тайна.
Поэта держит в воздухе строка.
А рифмы не найдёт – так в землю носом.
О, как слепцу – ему нужна рука
надёжная, чтоб не быть под вопросом!
Глядит на всё он с тайной высоты,
и, может, только в том его победа.
Не знают билетёры правоты
его. Но он проходит – без билета.

Все дни стояла страшная жара.
В природе и во мне – всё глухо, сухо!
Но отдалённый гром коснулся слуха
и я воскликнул: Господи, пора!
Пришла пора, чтобы излить дары,
чтоб наших губ и щёк – коснулась влага,
чтобы в стихах, в слезах была бумага,
чтобы зашлась душа от той игры.
И сделал вдох я, целой жизни полный,
как будто кто-то мне сказал: живи!
И ночь июньская во вспышках молний
разверзла бездны счастья и любви.
О, как давно я ждал дождя! Ведь я
сух, как земля. Как тошно, скучно, душно!
Душе нужна безмерность бытия —
она жива, когда неравнодушна.
Как много электричества во мне
скопилось и в бесплодном напряженье
томится! Разрядилось бы во сне —
но мне дано бессонницы мученье.
Как рыба, жадно открываю рот.
И жизнь опять – река, а не болото.
Спасительный вдыхаю кислород.
При вспышке молнии снимаю фото
своей судьбы, как дерево, кривой,
что всё же страстно жаждет распрямиться.
И ствол скрипит. И это мне не снится!
Гроза – в душе. И я ещё живой.
Ты сух, бессонный дух, и искрою любой
задет, мгновенно вспыхнешь, словно порох.
Мир озарить – и одарить собой,
исчезнуть вспышкой в мировых просторах…