Фернандо Пессоа - Тень над рекою. Антология экзистенциальной лирики

Другой, быть может, ищет их ― да где там!

Пускай влекусь к добру ― по всем приметам

Дурной дороги выбор предрешен.

Плетусь, как призрак,― наг, опустошен

И ослеплен потусторонним светом.

Все то, во что я верю,― чистый вздор.

Приемлю скромно жизнь мою простую

Пишу стихи, вступаю в разговор.

Оправдываться? Боже сохрани!

Менять натуру? Все одно впустую.

― Довольно, сердце: хватит болтовни!

Мы ― в этом мире превратном,

Где и живем и творим,

Тени, подобные пятнам.

Облики принадлежат нам

В мире, который незрим.

Грустная ложь камуфляжа

Мир, обступающий нас.

Так и живем мы, бродяжа

Маревом, дымкой миража

Средь ненавистных гримас.

Разве что с болью щемящей

Некто порой различит

В тени снующей, скользящей

Облик иной, настоящий,

Тот, что от взора сокрыт.

Зрящий пришел к переправе,

Зренье дающей уму,

Но не вернуться не вправе

К прежней, томительной яви,

Чуждой отныне ему.

Ныне тоске неизбывной

Он навсегда обречен,

Связанный с истиной дивной,

Но заточен в примитивной

Смуте пространств и времен.

О солнце будней унылых,

и что ни день, то серей,

уж если душу не в силах,

хотя бы руки согрей.

Пускай оттает чужая,

когда коснется моей,

ладонь с ладонью сближая,

чтоб сердцу стало теплей.

И если боль — до могилы

и мы должны ее длить,

даруй нам, господи, силы

ни с кем ее не делить.

Нелегко, когда мысли нахлынут,

и над чуткой ночной тишиной

небосводом к земле запрокинут

одиночества лик ледяной.

На рассвете, бессонном и грустном,

безнадежней становится путь

и реальность бесформенным грузом

вырастает и давит на грудь.

Это всё — и не будет иного.

Млечный Путь, погруженный во тьму,

и рассветы, и сумерки снова,

и сознанье, что жить ни к чему.

(Это всё — и не будет иного.

Но и звезды, и холод, и мрак,

и молчание мира немого —

все на свете не то и не так!)

За окнами стынет вечер —

ведь небо к ночи холодней —

и цепом докучным ветер

молотит по скуке моей.

Небывших жизней осталось

так много на стороне,

любилось и отмечталось,

привиделось только во сне...

О ветер, мой друг нездешний,

хоть ты со мной не молчи!

Ведь плачется безутешней

такой безответной ночи.

Томленья, мечты — пустое!

Зачем себя растравлять?..

Кто скажет, что я такое?

И как про это узнать?

Из вечности, где некогда блуждала,

Пришла ко мне вот эта жизнь. И странно

Из существа, что было первозданно,

Путем неведомого ритуала

Из дальних блесков, гаснущих устало,

Из ностальгии, ноющей, как рана,

Неясных криков, слышных из тумана,

Та сущность родилась, что мною стала.

И в том, что было мною, тучей грозной

Нависло небо в серой тишине,

Ложилась ночь, дождлива и беззвездна...

Ищу в душе, что я берег бы свято, —

Пустыня там, где Бог имел во мне

Забвенья средоточие когда-то...

Я — полотно, сейчас на мне картину

Напишет мастер. Знал я наперед:

Коль душу я, покорствуя, отрину,

Мое начало целью расцветет.

Что до того, пусть осень паутину

Плетет, и скуки нарастает лед,

И до причуд души, что сквозь рутину

О царских почестях в чаду поет?

Рассеян... Веером сложилось время,

Душа — высокий свод, и в ней простор...

А скука? Боль? На миг забыто бремя...

Для обновленья крылья распростер,

И на земле, куда достанет око,

Полета тень трепещет одиноко...

Посланец я, но от меня таят

Посланий смысл, и речь моя потоком

Слетает с губ, и мню себя пророком,

И сам как будто надвое разъят...

Я тот, чьи прорицанья свет струят,

И я — ничтожный червь во рву глубоком,

И миссия моя — к людским порокам

Внушает мне презренья грозный яд...

А вдруг умолкнет голос отдаленный,

И сам себя на царство я венчал,

Своей гордыней страшно ослепленный?

Но ширится высокая тревога,

Оттуда, из начала всех начал...

И — вот оно, прикосновенье Бога...

Ни взгляд, ни разговор, ни письмена

Нас передать не могут. Наша суть

Не может в книгу быть заключена.