Александр Милитарёв - Охота за древом

Осу́ждена нашим народом
и думой клеймлена навек
поганого Запада мода
на детушек наших калек.

Детей — наши фьючерсы — все мы,
встав в строй, не дадим отнимать!
Но я отклонился от темы,
чуть вспомнилась родина-мать).

Мир скроен не с детского сада,
и нюни к чему разводить?
Но лирою к детям бы надо
чувств добрых побольше будить.

Мне скажет сосед-культуролог:
«Ты эти кунштюки забудь!
Сам знаешь, извилист и долог
прогресса культурного путь.

У каждой науки свой метод,
и в область специальную лезть
с профанным подходом, как этот,
тебе, брат, не делает честь».

Напомнит про школы и стили,
про смену и связь парадигм
(ну, что-то и мы проходили,
хоть это давно позади).

Интертекстуальность отметит,
к большим отошлет именам.
«А смерть, там, любовь или дети,
так это, прости уж, не к нам.

И жизнью поверить культуру
нельзя — там другой алгоритм,
а тот, кто не верит в структуру,
пусть пламенем синим горит.

И дискурс твой контрпродуктивен,
пусть даже как творческий ход».
О Боже, зачем мне противен
родимый научный подход?

Когда ты на собственной шкуре
проверишь, что жизни — в обрез,
к вояжам, науке, культуре
слабеет былой интерес.

Любви разнополой терзанья
(с другой я, пардон, не знаком)
уходят — приходит сознанье,
что главное в чем-то другом.

Становятся брачные узы
у многих с годами, увы,
привычкой, рутиной, обузой
и тянутся из головы.

И только одно остается —
смех детский и жалобный плач.
От них только сердце забьется,
а горечь былых неудач

и мелких удач эйфория
уйдут вместе с пеной страстей.
И жизнь удалась бы, умри я
без страха за судьбы детей.

Есть в акте творчества три части,
когда находит стих всерьез:
пролог — жжет душу мысль, вопрос,
страданья опыт или страсти.

Затем ты отдаешься власти
стихии языка. Вразнос
идет сознанье: сон, гипноз,
невнятным таинствам причастье?

На третье — правка, ремесло,
безжалостных купюр рутина,
паренью духа столь презренна.

Без них зазубрено тесло,
чревата патиной картина
и все стихотворенье тленно.

Пьянят нас с детства миражи да глюки:
Культуры Храм, Искусства Божество,
художники — еродулы его 22 22 еродулы: иеродула (из греч.) — то же, что аккадское кадишту «посвященная» — титул храмовых проституток в древней Месопотамии. ,
поэты — его верные мамлюки 23 23 мамлюки, или мамелюки (из араб. «то, чем владеют, раб») — тюркоязычная гвардия, в частности, охранявшая монархов в средневековом Египте. !

Коси́тся на природу мастерство,
под роды ко́сят творческие муки.
Художник добр. Он не обидит мухи
(ну, разве малость брата своего).

Но к старости трезвенья скоплен опыт,
и лишние шумы слышны как шепот.

Возделывай, художник, тихо куст свой,
но не за счет живых, а вместо сна.
Жизнь подлинна. Искусственно искусство.
Поэзия, где твое место, знай.

Искусство — древнее занятие,
наследье волшб и фетишей.
Прозрачно, как его ни шей,
любой монаршей голи платье.

Работай, творческая братия!
А пить, детей лишать грошей,
дурить, себя лишать ушей —
не дар свободы, а проклятье.

И если человечьи жертвы
искусству приносить в ответ
за духа пир, успех, обет

во славе воскресить из мертвых,
то строим Молоху мы храм,
чтоб в нем кадил грядущий хам.

Что сам живой — залог успеха,
и вывод сплелся непростой:
сын будет в старости утеха,
хоть раньше станет сиротой.

Пусть акт зачатья невозможен
как суперстохастичный акт,
сам факт рожденья непреложен —
с каталки вопиющий факт.