Филип Сидни - Астрофил и Стелла. Защита поэзии

Теперь, если нам удастся, мы воздадим должное нравственному величию поэта, отведя ему место впереди остальных соперников, среди которых главные претенденты — философы-моралисты. Я вижу, как они шествуют с видом мрачным и серьезным, выражая таким образом нетерпимость к пороку, с какой небрежностью они одеты, дабы все стали свидетелями их презрения к показному, как держат они в руках книги, в которых клеймится тщеславие и на которых написаны их имена, как софистски отрицают они хитроумие и как злятся на того, в ком видят мерзкий грех злобы. Эти люди щедро раздают на своем пути понятия, категории и классификации и с презрительной суровостью вопрошают, возможно ли найти путь, который поведет человека к добродетели столь же быстро, как тот, который учит, что есть добродетель, и учит, не только разъясняя человеку ее сущность, причины и следствия, но и обличая ее врагов — порок, который должен быть уничтожен, и его служанку — страсть, которую необходимо смирить? Он показывает и общие свойства добродетели, и ее особенности и, кроме того, устанавливает, как выходит она за пределы маленького мирка одного человека и управляет целыми семьями и народами.

Историк едва ли уступит моралисту право на столь длинную речь, в великом гневе он будет отрицать, что в наставлении на путь добродетели и добрых деяний могут быть равные ему, нагруженному старыми, изъеденными мышами манускриптами, делающему умозаключения (большей частью) на основании утверждений других историков, великий авторитет которых покоится на славной фундаменте слухов. С немалыми трудностями согласовывает он утверждения различных авторов, чтобы отыскать истину в их пристрастиях. Он более сведущ в том, что было тысячу лет назад, чем в своем времени, и в ходе истории он разбирается лучше, чем в беге собственного разума. Он любопытен к древности и равнодушен к новизне. Он невидаль для юношей и деспот в застольной беседе. "Я, — говорит он, — testis temporum, lux veritatis, vita memoriae, magistra vitae, nuncia vetustatis [173] Свидетель веков, светоч истины, жизнь памяти, наставник жизни, вестник древности (лат.). [174] ...вестник древности. — Цитата из трактата Цицерона "Об ораторе" (II, IX, 36). . Философ учит добродетели спорной, я же добродетели активной; его добродетель прекрасна для живущей в безопасности Академии [175] Академия — место в Афинах посвященное герою Академу, где Платон вел беседы со своими учениками. Платона, моя же открывает свое благородное лицо в битвах при Марафоне, Фарсале, Пуатье и Азенкуре [176] ...в битвах при Марафоне, Фарсале, Пуатье и Азенкуре. — При Марафоне (490 г. до н. э.) афинянам удалось оттеснить персов; в битве при Фарсале (48 г. до н. э.) Цезарь одержал победу над Помпеем; при Пуатье в 1356 г. английское войско захватило в плен французского короля; Азенкур- город во Франции, где в 1475 г. английский король Генрих V разбил армию французов. . Философ учит добродетели с помощью отвлеченных понятий, я же призываю вас идти по следам тех, кто прошел прежде вас. Опыт одной жизни заключен в учении мудрого философа, я же даю вам опыт многих веков. Наконец, если он создает песенник, то я возлагаю руку ученика на лютню, и если он проводник света, то я — свет".

Потом он приведет один за другим бесчисленные примеры того, как мудрейшие сенаторы и государи верили в значение истории, и Брут, и Альфонс Арагонский [177] ...и Брут, и Альфонс Арагонский... — Марк Юнии Брут (85-42 гг. до н. э.) — республиканец, один из убийц Юлия Цезаря. Альфонс Арагонский — Альфонс V, король Арагона, Неаполя и Сицилии, правил в 14161458 г. , и кто не поверит, коли в том есть надобность? Нас же длинная нить их спора приводит к такому заключению: один из них учит наставлением, а другой — примером.

Кто же будет судией (спор идет за то, какую из форм считать высочайшей в школе познания)? Справедливость, как мне кажется, требует назвать поэта; и,если не судией, то мужем, которому надлежит отобрать высший титул у них обоих и тем более у прочих наук-служанок. Теперь мы сравним поэта с историком и философом, и если он превзойдет их обоих, тогда уж никакому ремеслу на земле не сравниться с поэзией. При всем нашем почтении к нему, об искусстве неземном мы не будем говорить, и не только потому, что его пределы превосходят пределы земных искусств, как вечность превосходит мгновение, но и потому, что оно живет в каждом из них. Что до юриста, то хотя jus [178] Право (лат.). являет собой Дочь Справедливости и Справедливость есть главная добродетель [179] ...Справедливость есть главная добродетель... — Эта мысль принадлежит Аристотелю ("Этика", V, I). , все же благотворно воздействует он на людей скорее formidine poenae [180] Из страха наказания (лат.). , нежели virtutis amore [181] Из любви к добродетели (лат.). [182] Выражения formidine poenae и virtutis amore взяты у Горация ("Послания", I, XVI, 52-53): Oderunt peccare boni virtutis amore, Tu nihil admittes in te formidine poenae Доблестный муж не грешит из любви к добродетели только! Ты ж не грешишь потому, что боишься заслуженной кары. (Пер. Н. Гинцбурга) , или, правильнее сказать, не столько он стремится сделать людей лучше, сколько предотвратить злоумышление одних против других; его не заботит, что плох человек, — был бы он хорошим гражданином; он стал необходимым благодаря нашим злодеяниям и почтенным благодаря этой необходимости; потому нет у него права находиться рядом с теми, кто искореняет безнравственность и сеет добро в самых потайных уголках наших душ. Только эти четверо так или иначе имеют дело с познанием людских нравов, что является высшей формой познания; и тот, кто лучше взращивает его, заслуживает большей похвалы.