Сильвен Тессон - Лето с Гомером

Как смеялся бы Гомер, если бы узнал, что мы рассуждаем о «дополнении реальности», о расширении пределов возможностей, об исследовании других планет, об увеличении продолжительности жизни. Как бы они заскрежетали зубами, эти греческие боги, обнаружив, что исследователи Кремниевой долины создают электронный мир вместо того, чтобы довольствоваться тем, который у них есть, и защищать его хрупкость. Какое странное явление! Разрушая окружающую нас непосредственную реальность, мы горим желанием создать другую. И чем больше мы загрязняем окружающий мир, тем сильнее слышны обещания демиургов виртуального мира относительно нашего технологического будущего, а пророки обещают нам рай по другую сторону жизни. Каковы причины и следствия этой изношенности мира? Ищут ли решения, чтобы остановить деградацию мира те, кто хочет дополнить реальность, или они просто ускоряют эту деградацию? Это вполне себе гомеровский вопрос, потому что он отсылает нас к простому уважению реальных богатств нашего мира, к опасности счесть самих себя богами, к необходимости рассчитывать свои силы, к уменьшению аппетитов, к императиву удовлетворенности своей человеческой долей.

Войны следуют одна за другой со времен палеолита. Войну, конечно же, можно рассматривать как обычный контакт между людьми. Но со времен промышленной революции XIX века происходит еще кое-что: невиданное в истории человечества изменение реальности. Похоже, человек собрал все свои силы, чтобы одержать победу в борьбе с этим миром. Природа больше не диктует нам своих законов, не навязывает свой ритм жизни, не указывает на пределы наших возможностей. В этом и заключается чрезмерность нашего времени, а вовсе не в оживлении каких-то мусульманских фанатиков.

Давайте перечитаем «Илиаду», послушаем Аполлона и не будем забывать, что осквернение Скамандра может дорого нам обойтись.

Кого мы называем Гомером? Гения, одиноко гулявшего по берегу моря, или группу сменявших друг друга во времени бардов? Он оставил нам божественное слово. «Илиада» и «Одиссея», конечно же, обладают документальной ценностью, но прежде всего это литературные бриллианты, радующие наши глаза своими переливами. Когда вы держите в руке алмаз, вы не изумляетесь его молекулярной структуре, вы прежде всего любуетесь его переливами. В 1957 году историк искусства Бернард Беренсон признавался: «Я всю свою жизнь читал филологические, исторические, археологические, географические и прочие работы о Гомере. Теперь же мне хочется читать его – как произведение чистого искусства»… Обратимся к чистому искусству!

Мы сегодня загипнотизированы картинками. Мы предпочитаем разговору камеру «GoPro», мы верим, что дроны возвышают наши мысли и хотим не определения, а высокого разрешения. Во времена Гомера царствовала поэзия; глагол был священен. Слова разлетались, потому что они «крылаты», как писал Гомер. Вписать свое имя в эпопею поэта и было для героя славой! Так можно было стать частью человеческой памяти, слово давало бессмертие, освящало существование. Музы ведь были дочерьми Зевса и Мнемозины, то есть – памяти.

Одиссея как-то вечером пригласили за стол феаков. Никто его не узнаёт. Он просит аэда рассказать об одном эпизоде Троянской войны, слышит свое имя и благодаря этому рассказу понимает, что стал частью коллективной памяти. Он перешел эту черту, он победил забвение.

Человеку свойственно рассказывать истории. Звери не пишут романов.

Через пятьсот лет после Гомера, когда в 334 году до н. э. Александр Македонский перешел Геллеспонт и посетил могилу Ахиллеса, он заявил, что непобедимый воин Трои был счастливым героем, «потому что встретил Гомера, ставшего глашатаем его подвигов». Это были времена, когда слава заключалась не в миллионе лайков, а в упоминании твоего имени поэтом, одним из «побуждаемых богом» аэдов. Поскольку я тут произношу вам проповедь о пользе литературы, мне жаль, что прошли времена, когда

Это были времена слова. Может быть, они еще вернутся.

Умение говорить являлось добродетелью, сравнимой с искусством вести войну. Аэд, кстати, на щите Гефеста, где представлен весь спектр человеческой деятельности, занимает достойное место. Поэмы читались тогда вслух, и аэд сопровождал их чтение игрой на струнном инструменте. До нас дошли символические изображения поэта с лирой в руке. Чтение вполголоса, которое мы любим теперь, это сравнительно недавняя практика. Ее можно датировать поздним Средневековьем. Многие грамотные святые отцы не одобряли такое чтение, видя в нем что-то вроде погружения в себя и даже хуже – девиацию.