Сильвен Тессон - Лето с Гомером

И миры эти полны опасностей. Древние греки плавали по скалистому и пенному архипелагу, объятые ужасом:

жаловался Одиссей, прибыв на Итаку («Одиссея», XIII, 200–202).

Можем ли мы понять эту тревогу перед неизведанным , мы, превратившие мир в некое общее пространство и давшие Земле это детское название «наша планета»? Можем ли мы во времена кругосветных путешествий без остановок и грез о вселенском человечестве понять их ужас? Можем ли мы представить себе, что каждая морская миля Одиссея заставляет его открывать двери неизвестных домов и проникать в грозящие опасностью помещения?

Тем не менее Одиссей не колеблясь идет вперед. Он противопоставляет неизведанному свое любопытство. Будь то на острове циклопов или на острове Цирцеи, он смело шагает вперед. Он хочет все увидеть своими глазами и, взяв в руки меч, стремится познать неизвестное. Когда моряки просят его не удаляться от приставшего к берегу корабля, он кладет на плечо свой бронзовый с серебряными заклепками меч, надевает лук и говорит, что хочет на все посмотреть сам, потому что его толкает к этому необходимость.

Правда, иногда ему помогает «совоокая богиня» или мастер на все руки Гермес, который служит ему чем-то вроде ангела-хранителя. Но больше всего его подгоняет желание познания. Одиссей изобретает познание ради познания, монополией на которое будут потом обладать европейцы.

Позднее дух приключений доведет их до крайних пределов Земли. Этому поспособствуют Васко да Гама, Давид Ливингстон, Клод Леви-Стросс, Жан Руш, Жак-Ив Кусто, Герман Буль, Жан-Батист Шарко и Магеллан. Вдохновленные Одиссеем европейцы избороздят весь мир. Более того! Они первыми проявят интерес к другому . Из нашего небольшого полуострова выйдут гуманитарные науки: этнология, антропология, история искусства, лингвистика. Все эти методы наблюдений и открытий служат пониманию другого. «Оксидентализм» ведь на Востоке так и не придумали.

Одиссей показал нам путь.

Оставалось просто исследовать все остальное.

Одиссей – это наш разведчик.

Наконец, герой умеет отказываться. Мы, несчастные смертные, жадные до почестей и лавровых венков, пренебрегаем одним сокровищем: тихой, простой и мирной жизнью. Той, что находится прямо здесь, под нашим носом, той, чью ценность мы измеряем той пустотой, которую она оставляет, ускользая от нас. Когда она у нас есть, мы ее не замечаем. Когда мы ее теряем, мы начинаем ее оплакивать.

Эту благообразную жизнь Одиссей описывает царю феаков в нескольких строках:

Иногда даже самый геройский герой допускает, что нет ничего «превыше жизни». «Нет ничего превыше жизни, нет ничего превыше жизни», – сегодня это кому-нибудь напомнило бы пляжный шлягер прошлого века… Но до того, как стать шлягером , это было мыслью Ахиллеса, когда он, все еще обиженный, отказывался вступить в сражение:

И дальше:

Не является ли «Одиссея» невероятным и одновременно простейшим усилием человека, преодолевшего все вражеские преграды, познавшего все наслаждения и испытавшего все возможные приключения, ради того, чтобы просто-напросто возвратить себе ценность жизни и потихоньку стареть в «оставшиеся ему годы» в своем отвоеванном дворце? Иногда героизм утомляет героя. И ему хочется вернуться домой.

Стоики будут ценить каждое мгновение жизни, как будто оно последнее. На весах судьбы этот остаток тихих дней будет весить больше, чем великолепие в разговорах богов и звон оружия.

Увы! И вы, и я, как и многочисленные читатели Гомера, мы не понимаем этого. Мы поймем, когда будет слишком поздно. Нам нужно переплыть моря, сорвать с неба луну, познать кучу дорог. И как только мы это сделаем, мы поймем, что наше благо было совсем рядом, стоило только руку протянуть. Вероятно, разумность заключается в желании того, чем мы уже обладали. Но слишком поздно! Жизнь от нас ускользнула!