Геннадий Пискарев - Очищение болью (сборник)

Впрочем, Конституция, слава Богу, не запрещает нам думать. Этим мы и воспользуемся, отметив, что преодоление в минувшем году раскола православной церкви 90-летней давности, говорит лишь о том, что политический раскол, каким он и был в 1917 году, преодолеть куда проще, чем духовно-нравственный или религиозный.

Но, в любом случае, преодоление всякого раскола – это не только бесценный опыт, это, если хотите, Божий дар, имеющий значение для развития не только одного народа или одной религии – всего человечества. Не замечать этот опыт или умалять его значение, можно только во зле или по глупости.

Как бы там ни было, несомненно одно: церковный раскол XVII-го века сказался на всей последующей истории России. Ни одно историческое событие, ни до, ни после этого не меняло глубинных основ народного характера.

Мало понятная большинству населения мотивация реформ, приведших к расколу, средства и методы их проведения, многовековое упорство в преследовании несогласных, сформировали уникальный менталитет народа, в соответствии с которым российские православные и сегодня готовы преследовать друг друга без понятной мотивации, средствами куда более коварными и жестокими, чем любых врагов. При этом простить друг друга не могут до гроба, превращая жестокость и непримиримость в суть личного поведения, общественного настроения и государственной политики.

Поэтому, как ни крути, правы те историки, кто назвал церковный раскол почти 350-летней давности «русским расколом». Он определил и по сей день определяет судьбу и характер русского народа, независимо от того, как сегодня его представители относятся к религии. Генофонд, в этом смысле, похоже, сформировался. И сформировался практически как единое целое. Исключения – не принципиальны, ибо на массовом сознании не отражаются.

Это, наверное, и есть главный итог церковных реформ XVII-го века и их многовековой реализации, который мы ощущаем по сей день.

Вероятно, не было бы того раскола, с его беспредельной жестокостью, не было бы и затянувшегося периода рабовладения, называемого крепостничеством, пережившего свое историческое значение и, в конце концов, затормозившего экономическое и социальное развитие страны, приведшее к постыдному поражению в Крымской войне средины XIX-го века, после чего рабство, наконец, отменили. Не было бы бомбометаний народников и ответных репрессий властей конца того же века. Не полыхнули бы одна за другой революции начала века XX-го, приведшие к гражданской войне и вторичному расколу церкви и народа. Не было бы ни репрессий 1937-го и других годов, ни потрясений 1991-го и 1993-го. Не было бы, наверняка, и речей о врагах государства в начале XXI века. По крайней мере, уровень беспощадности внутри-российских междоусобиц ни превышал бы известные рамки, за которыми угроза снижения качества человеческого материала, духовное и нравственное опустошение народа, стали реальностью.

Не исключено, что и к пьянству-то русский народ пристрастился лишь потому, что это был единственно доступный, хотя и сомнительный, способ уйти от действительности. Он позволял если ни уклониться от участия в подлом, по сути, действе, то найти оправдание: «Не помню, что творил. Пьян был».

Да и воинственный атеизм, зачастую питавший революционную, и, по сей день, питающий политическую непримиримость и бытовую жестокость в России, думается, не был бы так легко воспринят русским народом после 1917-го и в одночасье усвоен им почти как откровение свыше. Именно раскол, похоже, положил начало ослаблению и последующему уничтожению религиозного сознания русских людей, оставив им только некую традицию и смутные воспоминания, проявляющиеся в минуту смертельной опасности, когда с уст невольно слетают слова: «Господи, помоги!».

Не случайно же выдающийся писатель, говоря о «невыносимой жестокости» характера русского крестьянства, проявленного в годы гражданской войны начала прошлого века, в первую очередь ставил под сомнение его религиозность, признавая, что житие великомучеников многие все же читали: иначе, откуда бы они знали все приемы издевательства над человеческим духом и плотью…

Уж кого-кого, а этого русского писателя, известного в мире под именем Максим Горький, трудно обвинить в незнании крестьянства, которое в годы его жизни составляло абсолютное большинство русского народа.

Поместный Собор Русской Православной Церкви в 1971 году снял, выражаясь церковным языком, клятвы на старые обряды и на придерживающихся их православных христиан. Поместный Собор РПЦ 1988 года подтвердил это решение и именовал старообрядцев «единокровными и единоверными братьями и сестрами».