Дмитрий Быков - Пятое действие

Казалось бы, все уже ваше – земли, слова, права,
Пресса, суды, глава, камни, вода, трава,
И все – от главы до травы – уже такое, как вы,
Такое.
Уже возгласил Госбред, что это на сотню лет,
Уже учрежден Комбед, уже продался поэт,
Уже отменен рассвет, а вам по-прежнему нет
Покоя.

Уже вас пустили в сад, в столицу,
в калашный ряд,
Рабы подставляют зад, соседи отводят взгляд,
По стогнам идет парад, жильцы обоняют смрад
Параши,
Все, что запрещено, выброшено давно,
Все, что разрешено, заранее прощено,
И всем уже все равно, и все это все равно
Не ваше.

Все уже стало так, как вечно хотел дурак.
Если бы мрак! Кругом теперь полумрак.
Всюду, где не барак, – дебри и буерак,
Как в Вольте.
Я все отдам завистнику и врагу,
Ни дня не спрячу, ни слова не сберегу,
Но сделать все это вашим я не могу,
Увольте.

Вот тебе баба, дерево, птица,
Воздух, ключ от жилья.
Где тебе этим так насладиться,
Как наслаждался я?
Мой мир отныне тебе завещан
И, в сущности, искалечен.
Отныне тебе наслаждаться есть чем,
Но насладиться – нечем.

Правильно так говорить при утрате
Жизни, жены, страны.
Эти слова не добры – но кстати,
Эти слова верны.

От них смутится любая рать,
Пьяная от побед,
Так как вы можете все забрать,
Всех замучить и всех задрать,
Все изгадить и все засрать,
А насладиться – нет.

Творческий кризис у Бога.
Фаза «Могу повторить».
Он натворил уже много –
Больше не хочет творить.

Всех утомили повторы
Хаосов, ересей, скверн,
Лирики, фауны, флоры –
Это и есть постмодерн.

Драки, суды, автозаки,
Дождь, ордена, ордера,
И розыскные собаки,
И розыскные дела –

Господи, все уже было,
Все уже тлен и былье!
Видывал я это рыло,
Чье это рыло? Мое.

Господу все надоело,
Он отвернулся к стене –
То-то и страшно, что дело
В Господе, а не во мне.

Творческий кризис у Бога.
Как говорил Архимед,
Есть ощущенье итога,
Но облегчения нет.

Некогда мертвой девице
Молвивший «Встань и ходи!» –
Может ли он помолиться,
Видя тупик впереди?

Всюду распад и старенье,
Скука, потеря лица…
Думаю, только творенье
Может утешить Творца.

Жалобный голос творений
Кличет его до зари:
– Господи Боже, ты гений,
Так что вставай и твори.

Так умоляют герои
Автора кончить роман:
Как – это дело второе.
Сядь и пиши, графоман!

Есть августовская честность.
Как по хозяину пес,
Вся наша тусклая местность
Не просыхает от слез –

Словно забытые куклы
Ждут своего божества,
Словно забытые буквы
Жаждут собраться в слова.

Лишь бы сменилась эпоха,
Тошный закончился сплин…
Пусть получается плохо:
Дальше распишешься, блин!

Выпишешься, разгоришься,
Как пробудившийся зверь,
Вылечишься, растворишься,
Как растворяется дверь, –

Господи, хочешь варенья?
Господи, хочешь тепла?
Кто еще, кроме творенья,
Сможет утешить тебя?

Сдвинь это действие с места,
Дай ускоренье судьбе,
Как – это нам неизвестно:
Мы доверяем тебе.

Начало сентября, его неспешный ход
Напоминает мне приморский город тот,
В котором у меня когда-то был роман
С прелестной Гаянэ Хачатурян,
Ее прелестный нос, ее огромный рот –
А впрочем, может быть, как раз наоборот, –
Цепочка позвонков на глянцевой спине
(Но звали-то ее не Гаянэ).

И вот она с утра умчалась по делам,
К продвинутым друзьям и офисным столам,
Оставивши меня в прибежище моем,
Где только что лежали мы вдвоем;
Ушла она легко, без слез и без речей, –
Так ставят на места тщеславных москвичей, –
Развинченной такой походкою такой,
И снизу помахала мне рукой.

Мне было улетать в пятнадцать пятьдесят.
Я съездил на базар, где хоть и голосят,
Но как бы вполдуши, уже без куража,
Вниманием моим не дорожа.
Дрожал во всех дворах осенний аромат,
Лежал на всех лотках дешевый виноград,
И каждый цвет и звук на много верст вокруг
Меня как будто спрашивал: а вдруг?