Дмитрий Быков - Пятое действие

До этих пор
Нас ждет какой-то коридор,
Тошнотный, как в военкомате,
И там мы будем вспоминать
Былую рать
И как блистали в этой рати.

Кичиться будут погранцы,
Орать – десантные бойцы,
Артиллерист опять нажрется,
Звонить в испуге будет мать,
Невеста – ждать,
И как обычно, не дождется.

Все будут, как типичный дед,
Перечислят своих побед
Ряды и даты, –
Вранье зашуганных мудил:
Ужели, если б победил,
Попал сюда ты?

Не знаю, как в другой войне,
А в этой, что досталась мне,
Напрасны доблести стальные.
Бессильны и добро, и зло:
Есть те, которым повезло, –
И остальные.

Но нас построят на плацу –
Или расставят по кольцу,
Как ожерелье,
И мы увидим на свету,
Как растеряли красоту,
Как ожирели,

Прогнили грудью и спиной –
Иной посмертно, а иной
Еще при жизни,
Как эти выходцы из ям
Тупы, помяты по краям,
Как нас обгрызли.

И вот вам весь парад планет:
Бессмертья нет,
А только ржавчина без счета.
Нелепо думать, что в земле,
В ее котле,
Нетленное хранится что-то.

Тогда Господь – майор такой –
Махнет рукой
На эти пролежни и пятна:
Наш утлый ряд
Фальшиво поблагодарят
И комиссуют безвозвратно.

Порой, когда лед оплывает под солнцем полудня
Или вешний поток устремляется вдоль бордюрца,
Меня накрывает простое, мирное, подлое,
Очень русское, кстати, чувство – все обойдется.

Точнее, чувств этих два, и оба довольно русские.
Душа без них сиротлива, как лес без птиц.
Неясно, с чего я взял, что скоро все будет рушиться –
И с чего решил, что все должно обойтись.

Вероятно, российский декабрь в завьюженности, застуженности,
И солнце – оттиснутый на морозном стекле пятак –
Наводят на мысль о некоторой заслуженности:
Не может быть, чтобы все это просто так.

Но поскольку мы не Германия и не Сербия,
И поскольку важней огородство, чем благородство,
И поскольку, помимо правды, есть милосердие, –
Возникает рабская мысль, что все обойдется.

И сидишь, бывало, в какой-то плюшечной, рюмочной,
И течет по окнам такая прелесть, такая слизь,
И такой аморфный вокруг пейзаж, такой межеумочный,
Что не может не обойтись. Должно обойтись.

Это чувство стыдней рукоблудия, слаще морфия,
И поскольку пойти до конца мы себе мешали,
Потому что мы сущность бесформенная, аморфная, –
Может статься, опять остановимся в полушаге.

Облака ползут на восток, кое-как карабкаясь.
Облетевший клен на оконном кресте распят.
Это рабское чувство, что все виноваты. Рабское.
Но гораздо более рабское чувство, что всех простят.

И уж если вгляжусь сегодня в толщу осадка я,
Отважусь хлебнуть на вкус, посмотреть на свет, –
Начинает во мне подыматься гадкое, сладкое
Знанье о том, что не обойдется. Нет.

Когда бы я был Испания времен генерала Франко, –
Зараз содержанка старая и старая каторжанка, –
Где был он в функции промысла, вождя и премьер-министра,
Должно быть, я бы подстроился. Наверно, я бы смирился.
Со временем в смысле почерка он стал добрей неокона:
Сажал уже только точечно. Пытал уже неохотно.
Фрегат, непривычный к плаванью, давно бы дремал в болоте
И мнил его тихой гаванью в предутренней позолоте.
Когда бы я был Испанией времен генерала Франко,
Со лба бы сошла испарина, закончилась бы болтанка,
Пошла бы в рост экономика, взлетев процентов на триста,
Собор бы привлек паломника, курорт бы привлек туриста,
Медлительные холерики смешали бы хронотопы
Не то Латинской Америки, не то Восточной Европы,
И бывшая эмиграция в припадке тоски и злости,
Смущенно включая рацио, пожаловала бы в гости.

И вот ты прибыл в Испанию эпохи позднего Франко –
Не то монумент исканию, не то консервная банка,
В которой лежит нетронутым задор молодого вздора –
Ты прячешь Анри Бретона там и раннего Сальвадора.
И надо ли было мучиться, коль массой твоих сограждан
Другой вариант их участи решительно не возжаждан?
А сколько всего прекрасного, открытого для показа!
Не бедствует зал Веласкеса. Открылся музей Пикассо.
А что же, Пассионария с ордою бойцов помятых
И прочая вакханалия начала конца тридцатых,
Прыжки из огня да в полымя да вечные эти путчи,
А что, анархисты ПОУМа тебе представлялись лучше?
И вот он бродит по местности, где все наизусть известно,
В сиянье своей известности – сомнительной, если честно, –
Среди журналистов трущихся, терзаясь чувством неясным.
Его былая натурщица на рынке торгует маслом,
Была вся огонь, вся грация, а стала дуэнья, сводня –
Естественная, как нация: что в юности, что сегодня.
Испания есть Испания, простая, как поговорка,
И знаешь, все это правильно. Припомнится, правда, Лорка…
Испания есть Испания, сказал еще Оливарес.
Мы вряд ли были бездарнее, однако не нарывались.