ААА. Ю. Эйхенвальд - Когнитивный диссонанс

Но, если бы, я её больше любил…
Или, если бы, я её сразу бросил и завёл другую…

Всё равно, теперь уже ничего не исправить, да и гарантии нет, что мне удалось бы избежать…

чтоб всё было по-другому, и, спустя сорок лет не стоять перед еле живым телом, как Иван-Дурак перед камнем и… и куда бежать-то, Господи!
Впрочем, мне не себя, мне её жалко… наверное я что-то мог…

что-то должен был». Как-то, Катька принесла домой котёночка. Я был возмущён: «Почему без спроса! Отдать эту зверюгу немедля»!

Пока искали «хорошие руки»…

В общем, через неделю я объявил, что зверюга прижилась. Возможно, это было самое приятное, что Валентина в этой жизни от меня услышала.

Котёнок, из тоненькой серенькой верёвочки с круглым ушастым шариком,
довольно быстро превратился в упитанного любителя поиграть с верёвочкой…

Происхождения наша кошка была дворового, манеры соответствующие.

Когда она, серая, короткошерстная, ела из своего блюдечка, хвост перекрывал всю кухню.

Мы её звали «Крыса» за внешнее сходство, а Валентина звала её «Серый».

Прожила Крыса с нами восемнадцать лет. Длиною она сделалась под метр, а весом – под пуд.

Перечислить всё, что, эта мерзость, над нами учиняла, я уже не в состоянии. Помню, как любила она спать на груди. О! Это волшебное ощущение живой тёплой тяжести на груди… через некоторое время оно превращалось

в ощущение непомерной тяжести. За секунду до того, когда терпеть уже не было возможности, Крыса с презрением воздвигалась на ноги.

Она не фыркала, не смотрела своим
тяжеленным желтым взором, она тихо отходила и укладывалась носом в угол дивана, оставляя нам для извинений широченный зад.

Но ощущение, что она плюнула и обматюгала, было ярчайшее.

Вышесказанное, вовсе не означает моего недовольства, от знакомства с этим своенравным существом.

Послана нам она была, непосредственно от БОГА, недаром Катька притащила её из церкви.

Я не видел ничего красивее, чем сочетание серого и белого цветов на её груди и лапах.

Померла она от рака. Мы понесли её усыплять, чтобы она более не мучилась, а на обратном пути ревели, не глядя друг на друга.

Придя домой, поняли, что непоправимо осиротели.

Крысятина, сколько могла, оттягивала от Валентины болезнь на себя, и, только
когда у неё совсем не стало сил, заболела и Валентина.

Мы не стали более никого заводить, хотя постоянно оглядывались на котов, в особенности на серых.

Прошло столько лет, но вид серой кошки, до сих пор, заставляет моё сердце усиленно колотиться.

И, если прямо сейчас, раскроется стена, оттуда выйдет серая кошка и протянет мне лапу, я пойду за ней, не спрашивая: «куда»?

Для чего я это всё? Да для того, что не знаю я, почему мы с Валентиной прожили

сорок с чем-то лет

и жили б ещё…

И, как оно, так получилось,

что чувствую я себя лягушкой в крынке с молоком из сказки Толстого.

Да, только в сказке, лягушка взбила молоко до масла и выпрыгнула,

а тут, бьёшься, бьёшься…

Не то, видать, молоко нынче.
Впрочем в тот раз, всё кончилось,

счастливо,

умирать она передумала.

Через пару дней, ей стало лучше. И с каждым днём становилось всё лучше.

Мы справили день её рождения,

пережили жару, гарь, слухи, что наркотики исчезнут из аптек.

Мы начали строить планы, на будущее не переставая читать

«Акафист Божьей Матери»…

Прошло около четырёх месяцев и выяснилось, что достаточно было… просто читать «Акафист»…
Да, в ТОТ раз, всё окончилось хорошо. С моей точки зрения, хорошо.

А, с её??? Она год, а, наверное, и не один жила на фоне боли,

сильной боли,

запредельной БОЛИ,

или терпимой боли,

с её точки зрения, терпимой боли.
Продолжение жизни, для неё означало – продолжение БОЛИ, боли терпимой, сильной, запредельной.