Давид Бурлюк - Фрагменты из воспоминаний футуриста

1933, мая, 14

64 East. 7 thSt. N. Y. C. c/o Russky Golos. David Burliuk

Дорогой Арсений Георгиевич!

Ay! Ay! Сколько лет, сколько зим от вас ни весточки! Где вы, что с вами. Смотрю на прекрасный, выпущенный вами томик «Тургенев» и вспоминаю вас. Вы одобрили писания Мар. Ник., и мы всегда вас чтим дружески.

Мне все из СССР бросили писать, за исключением одного друга с юга и писателя (не слепого и не глухого) из города Глухова. Я получил из ГИХЛ, Москва, от зав. главной редакцией Булгакова от 20.IV. 1933 за № 3279. Булгаков пишет: «В тек. году мы могли бы издать том ваш. воспоминаний. Для сего необходимо иметь их здесь для ознакомления». «Таким образом окон. реш. вопроса об издании ваш. мемуаров возможно л. после получения от вас рукописи их для ознакомления».

Адрес: Москва, ул. 25-го Окт, 10, ГИХЛ. Гл. редакция. Булгакову.

Как вы думаете – если у вас вами подготовленный к печати том «Фрагментов» не запропастился – надо сделать оговорку, что «это было давно», когда многие упомянутые были живы и т. д., дополнить примечаниями о многих книгах соратников, которые за эти годы выскочили в свет, и всю эту легко победимую булгаковыми армаду двинуть на бывшую Никольскую, в Москву. Я желаю, чтобы сие было под вашей редакцией («Я – не Тургенев, я другой…»), и если будут от успеха бряцания червонца, то оные раздробились бы, как говорят в Одессе – ровно «напополам».

У меня в СССР имеются сестра и теща – 50 % пойдут им, а 50 % многоуважа[емому] Арсению Георгиевичу, редактору фрагментов, и… хотелось бы, чтобы и других моих произведений] в будущем. Мной готовится к печати том «Первые 25 лет моей жизни». Мы живем, страдаем, устраиваем выставки, открыли школу, худож[ественную] галерею. Денег теперь мало. Издавать не можем. Дружески обнимаю вас. Привет от М[арии] Н[икифоровны].

Давид Д. Бурлюк.

1933, августа, 9

David Burliuk, 321 East, 10 Street New York City

Дорогой Арсений Георгиевич!

Сейчас я вновь получил любезное письмо от Булгакова, из Гихла, на этот раз с копией вашего ответа на их запрос прежний к вам о высылке им рукописи моих мемуаров. Мы с вами никогда не были знакомы лично. Я вас знаю по многим письмам, полученным от вас за последние года и по 2-м книгам, кои вы по почте любезно подарили мне и Марии Никифоровне: «Тургенев» и «Сатира» (к сожал., 1-го тома у нас нет). Я вообще ничему не удивляюсь и, будучи оптимистом (циником), никогда не беру ничего близко к сердцу. Мария Никифоровна, наоборот – верит людям – а поэтому ее разочарованиям, обычно, нет потом предела. Касательно «мемуаров» теперь надо углубиться в прошлое. Они были составлены – 6 и 4 года назад. Когда и Репин, и Маяковский были еще «в живых». Когда Лившиц не писал еще своих мемуаров, и таковые Каменского не были еще окарандашены и обгосиздатены. То ж касательно и Шкловского, лягнувшего меня, за здорово живешь, в знак благодарности, видимо, что он дебютировал когда-то в зале Петровского училища у меня на лекции (исторической) «Пушкин и Хлебников». Я все это привожу на память, чтобы намекнуть, что мемуары мои в свое время были и «законченными и новинкой».

Но – они: 1) лежали у Лившица, который сам начал после этого писать мемуары (это дало ему мысль писать «под другим углом»). 2) Их читали с эстрады «кусками»; многие их слышали, а также и многие редактора просматривали, когда вами делались (самоотверженно) попытки провести их через журнальные Сциллы и Харибды. Книжка высыхала и выветривалась ароматом своим. Все сие привожу на память, а также и ваши отзывы о мемуарах одобрительные, а также и то, что в свое время мемуары, по вашему указанию, дополнялись «с верхушкой» – до предела, чтобы они были законченной книгой. И потом мы имеем письма, в которых вы высказывали на них взгляд, что «книга готова», но что температура окружающая мешает ее росту. Все сие пишу, чтобы указать, что вина, что теперь они носят «не вполне законченный характер», не наша, не ваша, а только времени и обстоятельств, что рукопись залежалась и другие (многие) рукописи обогнали ее и успели «посадить под корыто», выскочить замуж ранее. Я вообще не расстраиваюсь и никогда не обижаюсь. Мария Никифоровна – очень расстроена. По совести, я уже забыл рукопись. Поэтому есть один путь единственный: оба варианта и оригинал (от Лившица) прошу вас всегда все хранить у себя, я Бена люблю, но он ко мне относится часто несправедливо – свысока, что объясняется его сугубым субъективизмом. Поэт-лирик не может быть иным. Вы же, как я имею основание полагать, человек – спокойно отражающий и Тургенева, и шумы футуристического прибоя.