Семён Кирсанов - Искания

Если
были
  вы картавы –
значит,
знали
  муки рта вы!
Я был
в юности
  картав,
пыла
бедная
  гортань.
Шарахались
  красавицы
прославленной
  картавости.
Не раскрываю
  рта я,
и исхудал,
  картавя!

Писал стихи:
«О, Русь! О, Русь!»
Произносил:
– О, Гусь, о, Гусь! –
И приходил на зов –
  о, грусть! –
соседский гусь,
  картавый гусь…

От соклассников –
  свист:
– Медное пузо,
  гимназист,
    гимназист,
скажи:
  кукуруза!

Вместо «Карл, офицер» –
  ныло «Кагл, офицег».
Перерыл
  медицинские книги,
я ищу тебя, эР,
  я зову тебя, эР,
в обессиленной глотке
  возникни!

И актер из театрика
  «Гамаюн»
изливал над картавостью
  ругань,
заставлял повторять:
  – Теде-дюм, теде-дюм,
теде-дюм, деде-дюм –
  ррюмка!

Рамка
  Коррунд!
      Карборунд!
          Боррона!
Как горошинка,
  буква забилась,
виноградного косточкой
  силилась вылезть,
и горела на нёбе она.

Хорохорилась буква
  жемчужиной черной,
по гортани
  рассыпанный перл…
Я ходил, прополаскивал
  горло, как борной,
изумительной буквою
  эР.

И, гортань растворивши
  расщелиной трубной,
я провыл над столицей
  трикрат:
– На горе
  Арарат
   растет
    красный
      и крупный
виноград,
  ВИНОГРАД,
     ВИНОГРАД!

Мери-красавица
    у крыльца.
С лошадью справится –
    ца-ца!

Мери-наездница
    до конца.
С лошади треснется –
    ца-ца!

Водит конторщица
    в цирк отца.
Лошади морщатся –
    фырк, ца-ца!

Ваньки да Петьки в галерки прут,
Титам Иванычам ложу подавай!
Только уселись – начало тут как тут:
– Первый выход – Рыжий! Помогай!

Мери на бок навязывала бант,
подводила черным глаз,
а на арене – уже – джаз-банд
Рыжий заводит – раззз:

    Зумбай квиль-миль
    толь-миль-надзе…
    Зумбай-кви!..
    Зумбай-ква!..

Вычищен в лоск,
    становится конь.
Мери хлыст
    зажимает в ладонь.
    – Боб, винца!

Белой перчаткой
    откинут лоб.
Мери вска−
    кивает в седло:
    – Гоп, ца-ца!

    Цца!
По полю круглому. Гоп!
Конь под подпругами. Гоп!
Плашмя навытяжку. Гоп!
Стойка навыдержку. Гоп!
Публика в хлопанье. Гоп!
Гонит галопом. Гоп!
Мери под крупом. Гоп!
Мери на крупе. Гоп!
    Сальто с седла.
Раз – ап, два – гоп!
    Мери в галоп.

Публика вертится.
    Гоп…
    Гоп…
    Гоп…

Екнуло сердце.
    Кровь…
    Стоп!..
    Крик –
от галерки до плюшевых дамб,
публика двинулась к выходам.

Все по местам! Уселись опять.
Вышел хозяин. Сказал: «Убрать!»

    Зумбай квиль-миль
    толь-миль-надзе…
    Зумбай-кви!..
    Зумбай-ква!..

Завладела
     киноварь
молодыми
     ртами,
поцелуя
   хинного
горечь
   на гортани.

Черны очи –
    пропасти,
беленькая
    челка… –
Ты куда
    торопишься,
шустрая
    девчонка?

Видно,
    что еще тебе
бедовать
    нетрудно,
что бежишь,
     как оттепель
ручейком
     по Трубной.

Всё тебе,
    душа моя,
ровная
   дорожка,
кликни
   у Горшанова
пива
   да горошка.

Станет тесно
      в номере,
свяжет руки
      круто,
выглянет
    из кофточки
молодая
    грудка.

Я скажу-те,
     кралечка,
отлетает
    лето,
глянет осень
     краешком
желтого
   билета.

Не замолишь
      господа
никакою
    платой –
песня спета:
    госпиталь,
женская
    палата.

Завернешься,
      милая,
под землей
      в калачик.
Над сырой
     могилою
дети
   не заплачут.

Туфельки
    лядащие,
беленькая
    челка…
Шустрая,
    пропащая,
милая
   девчонка!