Семён Кирсанов - Искания

И куртку мою,
  и твою шубку,
когда
  в вестибюль мы входим оба,
снимает
  и вешает нежно на трубку
вежливый гардеробот.

А ночью,
  склоняясь над коляской –
нянька
  на тонкой смазке, –
Робот,
  задумчив и ласков,
детям
  баюкает сказки:

  «Жил да был
    среди людей –
  берень-дерень
    Берендей,
  бородатый
    чародей,
  чародатый
    бородей».

На нем колотушки
  и бубны висят,
а если ребенок
  орет –
пластмассовый палец
  кладет пососать
с молочного струйкою
  в рот!

На перекрестках
  гуляющих
     тысячи.
Сидит со щетками
  Робот –
     чистильщик.

  – Почисть,
  дружище,
  да только
  почище!

И чистит Робот,
  и бархаткой
     водит,
и щетку
  по глянцу
    торопит,
и даже мурлычет
  по радио,
      вроде:
– Ехал
  на ярмарку
      Робот…

Если дверь
  откроет Робот
вам в семье –
это вас
  не покоробит,
вовсе нет.
В дверь
  спокойно
     проходи-ка,
запах
  смол, –
это
  домороботиха
моет
  пол.

Метлою и бархаткой
       шибче шурши нам,
ты моешь,
    метешь
       и варишь –
живая и добрая
      наша машина,
стальной
    человечий товарищ!

К Земле подходит Марс,
планета красноватая.
Бубнит военный марш,
трезвонит медь набатная.

В узле золотой самовар
с хозяйкой бежит от войны;
на нем отражается Марс
и первые вспышки видны.

Обвалилась вторая стена,
от огня облака порыжели.
– Неужели это война?
– Прекрати повторять «неужели»!

Неопытны первые беженцы,
далекие гулы зловещи,
а им по дороге мерещатся
забытые нужные вещи.

Мать перепутала детей,
цепляются за юбку двое;
они пристали в темноте,
когда случилось роковое.

А может быть, надо проснуться?
Уходит на сбор человек,
он думает вскоре вернуться,
но знает жена, что навек.

На стыке государств
стоит дитя без мамы;
к нему подходит Марс
железными шагами.

Жил Рыцарь Печального Образа,
рассеянный, в полусне.
Он щурился, кашлял и горбился
в толстовке своей и пенсне.

Он Даму любил по-рыцарски
и ей посвятил всю жизнь;
звалась она – исторический
научный материализм.

Дети кричали: «Папочка!» –
его провожая в путь;
в толстовке и стоптанных тапочках
пришел он на сборный пункт.

С винтовкой шел, прихрамывая,
и тихо шептал под нос
цитаты из Плеханова
и Аксельрод-Ортодокс.

Он ввек ни в кого не целился,
ведя лишь идейный бой,
и томик Фридриха Энгельса
на фронт захватил с собой.

Навстречу железному топоту
молодчиков из «СС»
в толстовке и тапочках стоптанных
вошел он в горящий лес.

Он знал, что воюет за истину
чистейших идей своих;
имея патрон единственный,
он выстрелил и затих.

И принял кончину скорую.
И отдал жизнь за свою
Прекрасную Даму Истории
в неравном, но честном бою.

По-моему,
    пора кончать скучать,
по-моему,
     пора начать звучать,
стучать в ворота,
       мчать на поворотах,
на сто вопросов
       строчкой отвечать!

По-моему,
    пора стихи с зевотой,
с икотой,
    рифмоваться неохотой
из наших альманахов
         исключать,
кукушек хор
     заставить замолчать
и квакушку
     загнать в ее болото.

По-моему,
     пора сдавать в печать
лишь книги,
     что под кожей переплета
таят уменье
      радий излучать,
труд облегчать,
       лечить и обучать,
и из беды
    друг друга выручать,
и рану,
   если нужно,
        облучать,
и освещать
     дорогу для полета!..

Вот какая нам предстоит гигантская работа.

Когда на мартовских полях
лежала толща белая,
сидел я с книгой,
       на полях
свои пометки делая.