Семён Кирсанов - Искания

Остановилось метро.
Воздушна повисла.
Стали автобусы.
Ни одного пассажира.
Город застыл, полумертв.
И только, вытянув дыма перо,
аэро над городом мчится к сияющей пропасти
и на вокзале
татакает пулемет.

Уже
у магазина Смитса и Верндта
висит афиша:
«Правительство свергнуто.
Исполнительный Комитет».

На площади Мира
четыре трамвая лежат.
Мимо витрины шляп
провели арестованных полицейских.

Ночь пришла.
По звездам
прожекторы тянутся,
и, гильзами выстреленными соря, –
уже! –
занимают радиостанцию
вооруженные слесаря.

Уже ревком
      добивает войну
и, дулом лоб кольнув,
уже говорят радисту:
         – А ну,
переведи волну.

«Маузера» у monsieur в висках:
– Давай-давай! –
Под надписью «Робот»
распределительная доска,
и тихо ворчит мотора утроба.

Товарищ
    в доску ткнул сгоряча, –
monsieur под маузером залихорадило.
– Не мешкать! –
       и вниз опущен рычаг,
управляющий Роботами по радио.

И на фронте,
      оступившись о траншею,
Робот мотнул
      пневматической шеей.
Широкие пальцы
      из никеля
скрючились…
     и сникли.

Будто кровь
  подобралась под угли –
прожектора
  потухли.

Заворчав
  глухой утробой,
будто заспанный –
стал отваливаться Робот
  на спину.

Замолчал на морде рупор,
  замотались хоботы,
повалились
  к лицам трупов Роботы.

Помутнела линза глаза,
  искривились челюсти,
и последний
  выдох газа
низом тонко стелется.

Их радиаторы стынут.
И стынут
с подбородками-ямочками винты.
И уже мы стоим
на сияющих спинах,
наворачиваем бинты.

Утро легло
  лиловатою тенью,
и солнечный блик
  по Роботу – вскользь…
И птица
  села ему на антенну,
и суслик
  в ухо вполз.

К цветастым клумбам и траве
песочком тропок
приходит с лейкой в голове
садовник Робот.

Доспехом светя,
идет –
  быстрорукий,
на травку
  летят
распыленные струйки.

Подходят детишки, –
  Робот –
       добрый –
дает им потрогать
  и локоть
      и ребра.

По Москве
  в большом количестве –
ходят слуги
  металлические.

Вот –
  метлу держа в ладонях –
с тротуара ровного
пыль сосет
  высокий дворник,
весь никелированный.

Железный
  полон лоб забот –
пылищу
  вытянуть,
на лбу клеймо:
  «МОСРОБЗАВОД,
     511».

Гуднули машины,
  пахнули булочные,
и Робот
  другой –
в стекле
  управляет
    движением уличным,
блестя рукой.

– В Маяковский проезд
  проехать как? –
Робот
  слов не тратит.
Карта Москвы
  на стеклянных руках,
и стрелка снует
  по карте.

А вот и столовая.
  Зайду, поем
после писания
  трудных поэм.

Столы стеклянные стоят.
Блестя щеки полудой,
эмалевый
  официант
несет
  второе блюдо.

От него
  не услышишь:
     «Как-с и что-с
сосисочки-сс,
  слушаюссь,
     уксус-с
       нету-с…»

Безмолвный Робот
  качает поднос,
уставленный
  феерической снедью.

И в мраморе бань,
  потеплев постепенно,
Робот исходит
  мыльною пеной.

Ноготки
  у Робота
острее
  лезвий «Ротбарта».

Станьте вплотную –
  Робот ручьистый
вытянет
  бритвы ногтей,
он вас помоет,
  побреет чисто
и не порежет
  нигде.

На вредных
  фабриках красок
хлопочут
  протертые насухо –
Роботы
  в светлых касках,
без всяких
  и всяческих масок.

Ни гарь,
  ни газ,
     ни свинцовая пыль
отныне
  людей не гробят.
Железной ногою
  в шахту вступил
чернорабочий Робот.

В вестибюле театра
  у синей гардины
ждет металлический
  капельдинер.

Светло-медные дяди
  торчат в коридорах,
и на водку
  дядям не платят –
человеческий труд –
  это слишком дорого
для метлы
  и храненья платья.