Семён Кирсанов - Искания

Был
  такой рубль
неразменный
      у мальчика:
купил он
  четыре мячика,
гармошку
  для губ,
себе ружье,
  сестре куклу,
полдюжины
  звонких труб,
сунул
  в карман руку,
а там
  опять рубль.

Зашел в магазин,
       истратил
на карандаши
       и тетради,
пошел
   на картину в клуб,
наелся конфет
       (полтинник за штук;
сунул
  в карман руку,
а там
  опять рубль.

Со мной
    такая ж история:
я
  счастья набрал
        до губ,
мне
   ничего не стоило
ловить его
    на бегу,
брать его
    с плеч,
снимать
    с глаз,
перебирать
     русыми прядями,
обнимать
   любое множество раз,
разговаривать с ним
          по радио!

Была елка,
  снег,
  хаживали
  гости.
Был пляж.
  Шел дождь.
  На ней был плащ,
и как мы
  за ней ухаживали!
Утром,
  часов в девять,
гордый –
  ее одевать! –
я не знал,
  что со счастьем делать
куда его девать?
И были
  губы – губы!
Глаза – глаза!
И вот я,
  мальчик глупый,
любви
  сказал!
– Не иди
  на убыль,
не кончайся,
  не мельчай,
будь нескончаемой
у плеча моего
  и ее плеча.

Плечо умерло.
      Губы у́мерли.
Похоронили глаза.
Погоревали,
     подумали,
вспомнили
  два раза́.
И сорвано
  много дней,
с листвой,
  в расчет,
в итог
  всех трауров по ней,
а я еще…

Я выдумал
   кучу игр,
раскрасил дверь
       под дуб,
заболел
    для забавы гриппом,
лечил
   здоровый зуб.
Уже вокруг
    другие
и дела
   и лица.
Другие бы мне
    в дорогие,–
а та –
  еще длится.

Наплачешься,
     навспоминаешься,
набродишься,
     находишься
по городу
    вдоль и наискось,
не знаешь,
    где находишься!

Дома
   на улице Горького
переместились.
      Мосты
распластались
      над Москвой-рекой,
места,
   где ходила ты,
другие совсем!
      Их нету!
Вернись ты
      на землю вновь –
нашла бы
    не ту планету,
но ту,
   что была,
       любовь…

Ровно такая,
     полностью та,
не утончилась,
       не окончилась!
И лучше б сердцу
       пустота,
покой,
   устойчивость!
Нет – есть!
     Всегда при мне.
           Со мной.
В душе
    несмытым почерком,
как неотступно –
      с летчиком
опасный
    шар земной.

Я сижу
   перед коньяком
угрюм,
   как ворон в парке.
Полная рюмка.
      Календарь.
Часы
   и «паркер».

Срываю
   в январе я
листок стенной тоски,
а снизу ему
     время
подкладывает листки.

Часы стучат,
      что делать
минутам утрат?
Целый год
     девять
утра.

Рюмку пью
     коньячную,
сколько ни пью,
      она
кажется
    бесконечною –
опять полна.

Опрокинул зубами,
        дна
не вижу,
    понял я –
опять она
полная.

А «паркер»,
     каким пишу –
чернил внутри
      с наперсток.
Пишу –
   дописать спешу,
чернил не хватает
         просто!

Перу б иссякнуть
       пора
от стольких
     строк отчаяния,
а всё
  бегут
     с пера
чернила
   нескончаемые.

Я курю,
   в доме
      дым,
не видно
   мебели.
Я уже
   по колено
      в пепле.
Дом
  стал седым.
Потолок
   седым затянулся.
А папироса –
     как была,
затянулся –
     опять цела.

Свет погашу –
      не гаснет!
Сломал часы –
      стучат!
Кричу: –
   Кончайтесь насмерть!
Уйди,
    табачный чад!

Закрыл глаза –
       мерцает
сквозь веки
    в жизнь
        дыра!
Весь год сорвал! –
       Конца нет
листкам календаря.

Так к мальчику
      рубль пригрелся –
вот же он!
     Не кончается!
Покупок гора
      качается:
трубы,
    гармошки,
         рельсы.