Семён Кирсанов - Искания

Вот и завтра,
      вот и завтра,
Сеня,
   вот и явь!
Вот и чайник
     паром задран,
медью засияв.
Вот у примуса
     мамаша,
снегом
   двор одет,
и яичницы
    ромашка
на сковороде.
И звенит,
   звенит будильник,
и мяучит кот:
– Ты сегодня
      именинник,
Двадцать Первый Год! –
Видит Сеня –
     та же сырость
в комнатной тиши,
видит Сеня:
    – Я же вырос,
я же стал большим.
Все на том же,
      том же месте,
только я
    не тот,
стукнул мой
     красноармейский
Двадцать Первый Год. –
Сказка ложь,
      и ночь туманна,
ясен
   ствол ружья…
– Ну, пора!
      В дорогу, мама,
сына снаряжай!
Поцелуй
   бойца Семена
в моложавый ус,
положи
   в кошель ременный
хлеба
   теплый кус.
В хлопьях,
    в светлом снежном блеске –
ухожу в поход,
в молодой,
    красноармейский
Двадцать Первый Год!

По шоссе,
   мимо скал,
      шла дорога моря поверх.
Лил ливень,
     ливень лил,
        был бурливым пад вод.
Был извилистым путь,
     и шофер машину повер−
нул (нул-повер)
       и ныр-нул в поворот.

   Ехали мы по́ Крыму
      мокрому.
   Грел обвалом на бегу
      гром.
   Проступал икрою гуд−
      рон.
   Завивался путь в дугу,
      вбок.
   Два рефлектора и гу−
      док.

Дождь был кос.
      Дождь бил вкось.
Дождь проходил
      через плащ
           в кость.
Шагал
     на огромных ходулях
              дождь,
высок
   и в ниточку тощ.
А между ходулями
        шло авто.
И в то
   авто
     я вто−
птан меж
двух дам
    цвета беж.

Капли мельче.
      Лучей веера
махнули,
   и вдруг от Чаира до Аира
в нагорье уперлась
         такая ра…
такая!
   такая!
      такая
       радуга дугатая! –
как шоссе,
    покатая!
Скала перед радугой
      торчит, загораживая.
Уже в лихорадке
      авто и шофер.
Газу подбавил
    и вымчал на оранжевое –
гладкая дорожка
       по радуге вверх!

      Лети,
        забирай
      на спектры!
      Просвечивает
            Ай−
      Петри!

Синим едем,
     желтым едем,
           белым едем,
              красным едем.
По дуге покатой едем,
        да не нравится соседям, –
недовольны
      дамы беж:
– Наш маршрут
        не по дуге ж!

      Радуга,
         но все ж
      еду
        на грязи я.
      Куда ты
           везешь?
      Это
       безобразие.
      Это
       непорядки,
      везите
         не по радуге!

Но и я на всем пути
       молчу на эти речи:
с той радуги сойти –
       не может быть и речи!

Малиновое М –
мое метро,
метро Москвы.
Май, музыка, много молодых москвичек,
метростроевцев,
мечутся, мнутся:
– Мало местов?
– Милые, масса места,
мягко, мух мало!
Можете! Мерси… –
Мрамор, морской малахит, молочная мозаика –
мечта!
Михаил Максимыч молвит механику:
– Магарыч! Магарыч! –
Мотнулся мизинец манометра.
Минута молчания…
Метро мощно мычит
мотором.
Мелькает, мелькает, мелькает
магнием, метеорами, молнией.
Мать моя мамочка!
Мирово́!
Мурлычет мотор – могучая музыка машины.
Моховая!
Митя моргнул мечтательной Марусе!
– Марь Михална, метро мы мастерили!
– Молодцы, мастерски! –
Мелькает, мелькает, мелькает…
Махонький мальчик маму молит:
– Мама, ма, можно мне, ма?.. –
Минута молчания…
Мучаюсь. Мысли мну…
Слов не хватает на букву эту…
(Музыка… Муха… Мечта… Между тем…)
Мелочи механизма!
       Внимайте поэту –
я заставлю
    слова
      начинаться
            на букву эМ:

МЕТИ МОЕЗД МЕТРО МОД МОСТИНИЦЕЙ
МОССОВЕТА
МИМО МОЗДВИЖЕНКИ
К МОГОЛЕВСКОМУ МУЛЬВАРУ!
МОЖАЛУЙСТА!

Как долго раздробляют атом!
   Конца нет!
Как медлят с атомным распадом!
   Как тянут!