Юлиан Тувим - Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

Шаги и мысли отзвучали:
Сад Академоса закрыт.
На лёгких оттисках сандалий
Песчинки ветер шевелит.

Узором мозговых извилин
Аллеи бороздят весь сад.
Смешались в вере: дым кадилен
И загородных свалок смрад.

Издалека несут Афины
Тимпанный звон и флейтный свист.
В саду ж – священные оливы
К теням вечерним клонят лист.

И над извитием аллеи
Прозрачной вереницей эх.
Роняя ветрный [132] Зачёркнуто: «звонких». слов доспех,
Кружат крылатые Идеи.

Там глухо заперты ворота:
Но слышен ночью странный звук, —
Как будто бьёт о стены кто-то
Крылами, налетая вдруг.

В полночный час роняют ветви
В шуршанье трав – то вдох, то стон.
– Кто ключ хранит от сада-клетки?
– Тюремщик Вечности – Платон.

Там, где Пирей вонзает мрамор в волны,
Далёко от кривых Афинских стен, —
В смолёной бочке, в мраке и безмолвье,
Живёт и мыслит старый Диоген.

Полудня солнцем тени все убиты;
Шафран песка и моря синь – слепят.
Умолкли города грохочущие плиты:
И море, и Пирей, и Диоген – молчат.

И в час, когда всё покорилось зною,
Прошелестит песок и прошуршат шаги:
Смуглянка-девочка, неся сосуд [133] Зачёркнуто: «кувшин». с водою,
У бочки станет: «Дедушка, здесь ты?»

«Здесь, – шепчет мудрый, – здесь я, Эпихарис».
И, наклоня сосуд [134] Зачёркнуто: «кувшин». , она испить даёт [135] Исправлено: «даёт испить». , —
С улыбкой алою [136] Зачёркнуто: «детскою». следит, как жадно старец,
Припав к краям щерблённым [137] Зачёркнуто: «сосуда» «амфоры». , долго пьёт.

Но, жажду утолив, мудрец глядит: случайно
Не подсмотрел ли кто с кривых Афинских стен?.
И расстаются связанные тайной
Смуглянка-девочка и старец Диоген.

«И в день седьмый Господь от дел своих почил».
Interpretatio: возник покой в вещах.
Седьмой день – тишину низвёл и поселил,
Низвёл и поселил и в криках и в лучах.

С тех пор слова людей звучат и не звучат;
С тех пор у синих звёзд надломлены лучи;
И мудрый говорит любви своей: «молчи»;
«Да будет» отошло и близится «назад».

Всё крепнет Тишина; всё ширится в вещах:
То к розе вдруг припав, прозрачный пурпур пьёт.
То слово на устах дрожащее убьёт.
Всё крепнет Тишина. Всё ширится в вещах.

Всё крепнет Тишина. Я верю – близок миг —
И в безответности умрёт последний крик.
И духи и тела – всё канет в глубину
И будем слушать мы Господню Тишину.

Чудовищный трёхкрылый силлогизм
Над сердцем прокричал: нет Бога!
И ищет слов бессильный экзорцизм:
Слова все умерли… А так их было много.

Соцветья букв священных отряхнув.
Закрылись книги. Скрыты все дороги.
И окровавленный из сердца вырван [139] Зачёркнуто: «вынут». клюв.
Трёхкрылый каркнул [140] Зачёркнуто: «шепчет». : Бога нет – нет Бога! [141] Далее зачёркнутое автором четверостишие «Марсилио Фичино утешает овдовевшего друга»: Вас на путях любви подстерегли два тела. Пора: одно из тел, на землю пав, дотлело. Омыв крыло в слезах, к душе душа лети! (Лишь острием клинка отбрось себя с пути.)

В сером и чёрном, Бонавентура и Аквинат,
Меж блеклых дёрнов, вошли безмолвно в весенний сад.
Сад был раскинут вокруг капеллы у Сен-Дени.
Серый и чёрный, меж роз и лилий, тихо прошли.
Запела птица на дубе старом. Промолвил тихо вдруг Аквинат:
«Что ж комментарий Ваш de Sententiarum, любезный брат?»
Цветущих лилий запах вдыхая, ответил тот:
«Мысли, цветы ли, – всё, прозябая, к Богу растёт».
– И вдруг склонившись, с улыбкой скорбной,
брат Джиованни цветок сорвал.
– «Так и тебя…» – подумал чёрный, но не сказал.
Дорожка уже, тени чернее, и гуще сад.
Серый и чёрный шли вдоль аллеи: Бонавентура и Аквинат.

В день Благовещенья природа почивает:
И звери спят в норах и травы не растут;
На срывах скал гнёзд птицы не свивают, —
Лишь мысль философа свершает вечный труд.