Евгений Гребёнка - Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв.

Он выступить готов бесстрашно против многих —
    Убогих,
Во всем подвластен он своей второй натуре —
    Цензуре.
Он будет обличать, греметь под стать набату —
    За плату;
Он возмутится вслух порядками дурными —
    Чужими,
И тем, что весь народ придавлен тяжким горем —
    За морем.
Про бедствия всех стран расскажет он, минуя
    Родную,
Советы он дает, чтоб наживался пуще
    Имущий.
Он хочет, чтоб народ учился — до кончины
    Гнуть спины.
Он жаждет, чтоб и пан осваивал культуру —
    Драл шкуру.
Он не способен лгать и взятки брать, поверьте, —
    По смерти.

Выше туч, мой брат! Иди все выше!
В горы из-под этой ветхой крыши!

Тихо там, в заоблачном просторе,
Не дошло туда людское горе.

Не тревожат чары там весною,
Ветер лишь да тучи пеленою.

Но студеный горный, снег сыпучий
Лучше, чем в долинах град и тучи.

Лучше зимний холод на вершинах,
Чем весна без радости в долинах.

Там, где мир нагорный — твой учитель,
Сам ты свой судья и утешитель!

Мне кажется, что я не жил,
А жить все только собирался,
Чего-то ждал, искал, тужил,
Служить чему-то обещался —
А молодость и промелькнула
И, жизни не видав, заснула.

Вот день, ненастный, как всегда.
Я грустно панихиду правлю:
«Прощайте, юные года!
Я не хулю вас и не славлю:
Вас из могилы не добуду,
Уже я молодым не буду».

И все ж, тоскуя, вижу я
Не мертвой молодость, а сонной:
Еще не время для нытья,
Не время песне похоронной!
Мы поживем! Послужим людям!
Искать и ждать чего-то будем!

Когда умрем и зарастем цветами,
То в памяти мы оживем не раз,
Покамест рядом с нашими костями
Все не заснут, кто только помнил нас.

И уж последней смертью будет эта,
И даже прах наш ветром разнесет.
Придет весна, пора любви и света,
А нас никто нигде не назовет…

Лишь девушка, полуденной порою
Бродя одна, зайдет в притихший бор:
И вдруг сожмется сердце молодое,
И затуманится слезами взор.

Она услышит нас, увидит зримо,
Как сон, как отзвук повести былой,
И, опустив глаза, вздохнет, томима
Властительною сказкою лесной.

Сущность каменного века
Досконально изучив,
Вижу: лезет мой прапрадед
Сквозь чащобу, еле жив.
Волочет оленью тушу,
Так что пот с него течет:
Солнце клонится к закату,
Но по-прежнему печет.
У пещеры сбросил тушу,
Кличет: «Эй, жена! Смотри!
Дай-ка мне поесть жаркого,
А зверюгу забери!»
Но прабабка молвит тихо:
«У меня жаркого нет,
На, поешь сырого мяса —
Было нынче на обед…»
Разъярился мой прапрадед:
«Что ты, стерва, мне плетешь?
Убирайся из пещеры,
Изобью, коль не уйдешь.
День-деньской лесами рыщу,
Как последний идиот,
А она сырое мясо
Мне на ужин подает!»
А прабабка испугалась,
Говорит: «Погас костер!
Терла палочки я, терла —
Не затлелись до сих пор!»
Он хватает нож кремневый:
«Уходи, старуха, прочь!»
Отхватил оленью ляжку,
Ест сырую, хоть не в мочь.
Тут прабабка зарыдала,
Слезы капают на грудь:
«Каждый день готовь жаркое,
А поди огня добудь!»
Не печалься так, бабуся!
Это, право, ерунда!
Скоро ты огонь добудешь,
И пройдет твоя беда.
Горше будет твоим детям
С электричеством в ладу:
Будет им огня довольно,
А жаркое — раз в году.