Евгений Гребёнка - Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв.

Кровожадным терзаньем мучат нечестиво очи твои,
Так и смотрят, где мусульмане — им пожива, очи твои!

Сонм сердец, как будто арканом, ловят кольца твоих кудрей,
Точат жала бровей-кинжалов горделиво очи твои.

«Уходи!» — угрожая гневно, гонят прочь острия бровей,
«Приходи!» — посылают нежно знак призыва очи твои.

Не подумай, что захмелевший стал мертвецки пьян от вина, —
Ты взглянула — и он увидел, что за диво — очи твои!

Рвет на мне одежды смиренья длань твоей жестокой красы,
И срамят меня перед всеми зло и лживо очи твои.

Если лик твой поверг в смущенье гладь жемчужную белых роз
Почему же не шлют нарциссам клич зазыва очи твои?

Почему бесприютным ланям суждено в пустынях бродить?
Взор их томный красой затмили прихотливо очи твои!

Погубили, сломив Фурката, и повергли его в недуг
Стан твой, родинки, чудный облик и два дива — очи твои!

Нет в мире благонравной ни одной, — горю, твой раб!
Увидев пери, стал я диваной [307] Стр. 651. Увидев пери, стал я диваной… — То есть, увидев красавицу, стал безумным. , — горю, твой раб!

Ты пери? Или гурия в раю? Иль серафим?
Ты прелестью пленила неземной, — горю, твой раб!

Я странник, я в развалинах живу, сосед совы,
Будь милостива, сжалься надо мной, — горю, твой раб!

Тебя увидев, другом верным стал твоей любви,
Пока не обезумел я, больной, — горю, твой раб!

Кто вправе хвастаться, что он влюблен, влюблен в тебя?
Один лишь я пленен, пленен луной, — горю, твой раб!

С печалью тайно связана душа, с тоской слилась,
Боль стала для меня сестрой родной, — горю, твой раб!

Я вспоминаю, розу увидав, твои уста,
И отнял кровь мою цветок степной, — горю, твой раб!

Ах, почему цветы к твоим ногам не упадут?
Когда в саду гуляешь ты весной — горю, твой раб!

Да станет мотыльком моя душа, а ты — свечой:
Приди же, озаряя мрак ночной, — горю, твой раб!

Эх, жизнь моя прошла, я не достиг своей мечты,
Несчастней всех, и в холод я и в зной горю, твой раб!

Из букв-жемчужин имя нанизав своей луны,
Фуркат поет: «К чему удел иной? Горю, твой раб!»

О, доколе ж мне в разлуке будешь душу жечь пожаром?
Пощади же, если любишь, не предай жестоким карам!

Впрямь, зачем тебе павлином красоваться средь развалин?
Даже совы не летают над моим жилищем старым!

Где бы я тебя ни вспомнил — облик твой, подобный розе,
Там мне сад и там — цветник мой, розы рая рдеют жаром.

Сколько ты меня ни мучишь, о жестокая шалунья,
Никогда не станет силы притерпеться мне к ударам.

От моих ночных стенаний даже небо пооглохло,
Ты ж меня не хочешь слышать, хоть кричу в терзанье яром!

Усмири поток стенаний, крик услышь, будь справедлива, —
В странах красоты султаном ведь зовешься ты недаром!

О, к твоим кудрям прильнуть бы, — и тогда мои ресницы
Послужили б вместо гребня их красе и дивным чарам!

Не сдержала ты посулов, вдребезги обет разбила, —
Эх, Фуркат, свои надежды ты растратил, видно, даром!

Пылать меня ты научила в огне разлук по вечерам,
Но ты светильником свиданий сияешь радостным пирам.

Нет, не тюльпанами — скорбями усеяла ты грудь мою,
И стала садом степь страданья и уподобилась коврам.

Жестокости вонзила жало ты, солнцеликая, в меня,
Окрашен мир моею кровью, как жарким солнцем по утрам.

Ресницы стрел в меня метнула, лук натянув своих бровей, —
По воле собственной я гибну, грудь подставляя остриям.

Не так была война сурова меж христиан и мусульман,
Как у тебя — с моей любовью: мучительнице стыд и срам!

О сердце, сердце, ты страдаешь у стройной лилии в плену.
Где кипарис? Где ирис нежный? Где путь к пленительным дарам?

В сеть превратилась грудь Фурката: шалунья подняла свой меч, —
Да будет эта сеть как панцирь, что надобен богатырям!