Евгений Гребёнка - Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв.

Все море встало и ревет,
Отвесных скал круша изломы,
Вихрь катит в пропасти лавин
Глухие каменные громы.

Гроза рвет небо пополам,
И дуб над лугом обожженным
Огнем багровым запылал,
Свирепой молнией сраженный.

Как будто все стихии вдруг
По тайному клокочут знаку —
И как же им не клокотать,
Когда вокруг господство мрака.

Кровь жестоких боев опалила сердца,
Гнет и горе испиты тобой до конца.

Ты со смертью встречался, отвагой горя.
Слезы высохли. Солью богаты моря…

Глубоки твои раны, но зорки глаза.
В богатырской груди — не покой и гроза.

Вижу время твоей исполинской борьбы
Против мрака и жестокосердной судьбы.

Мне с тобой — ликованье и горе встречать.
Я не стану покоем тебя обольщать.

Ратный меч удержать я тебе помогу,
Разожгу беспощадные чувства к врагу.

Сыновьям бескорыстным отвагу вручу.
В прах преграды тяжелой стопой растопчу…

Мне нельзя до победы с тобой не дожить,
Надо беды осилить и песню сложить.

Вновь и сызнова счастьем меня напои, —
Никогда родники не иссякнут твои!

Лишь с тобою в строю моя поступь тверда.
Я пою, защищенный тобой навсегда!

Радость и горе народа проникли
В песни чонгури и в них зазвучали,
Стоит коснуться мне струн ненароком,
Как уж окрашена радость печалью.

Крепко чонгури, хоть ранено даже,
Ранит в ответ оно сердце чужое,
В самой печали рождает надежду,
Веру в грядущее наше большое.

А когда приходит полночь
И смолкает все земное,
О единственной тоскую,
Мысль одна владеет мною.

Дух смятенный неустанно
Незнакомку ожидает:
То она со мною рядом,
То она вдали мелькает,

Ветром, памятью иль тенью,
Сопричастная забвенью!

Никого не вижу, только
Воля, полная гордыни,
К ней, таинственной, стремится,
Тайно ждет ее и ныне.

Словно темный сад твои ресницы,
и глаза — морские жемчуга,
тонкий стан и шейка голубицы.
Но не этим ты мне дорога.

Я люблю сильнее год от года,
но не внешний облик сердцу мил —
чудный образ дочери народа
я в тебе навеки полюбил.

И не только оттого горю я,
что мне сладко на тебя смотреть.
И не верь, что ради поцелуя
я готов безумцем умереть.

Нет в тебе мечтательности томной,
строги чувства сердца твоего.
И в тебе люблю я образ скромный
дочери народа своего.

Синеет небосклон за дальними хребтами,
и месяц ввысь плывет, в дремотные края.
Порой закаплет дождь, фиалка под кустами
опустит голову, свой аромат струя.

Лукавый ветерок, шаля, колышет травы,
душа любуется закатной полосой;
слезы блаженной блеск — на розе величавой,
на склоны яркие кряж смотрит вековой.

И соловей поет, цветов любовник нежный,
и горного ручья песнь звонкая слышна;
над лугом небеса сверкают безмятежно, —
покою, радости природа отдана…

Но величавая мне тягостна картина,
я вдохновением не в силах вторить ей, —
затем, что с детских лет изведал я кручину
и должен слезы лить над родиной моей!

Когда прогневается рок,
и разразится гнев,
и затрубит в огромный рог
угрюмый свой напев,
и враг придет с огнем, с мечом
в родимые края —
прикройся мною, как щитом,
о родина моя!