Наталья Рубинская - Бродячая музыка

Затянулися хмарями север с востоком и юг,
только запад простильный
шлёт луч тишине спокланяемой...
Уходить привыкай,
удаляясь от местных услуг!
А ты, родина верхняя,
принимай ужо: на меня!

Одиночества, словно неряшества вытертый твид,
жалок почерк среди чужих да и гадок вид,
будто ты не женщина славная, а отшельник-гриф,
мёртвой хваткою оседлавший скалистый риф
(ему тошно уже давно от крутых ловитв,
озирающему родового ландшафта суровый вид):
так и ты оттачиваешь коготь, и клюв, и глаз —
только чтобы спасти, а не на жертву напасть!
Мы приходим сюда, чтобы тех оберечь — одних,
чтоб не смерти бояться, а стыдиться уйти от них,
чтоб дрожать за них, как забытый осенью лист
(мы морскими канатами связаны. Сфера myst.)

Я тоже остров, тот, куда стремилась,
плывя по снежным розовым волнам.
Мне явлена сегодня Божья милость:
так поклонилась крупным валунам,
корам берёз, светящимся во глыбких
напластованьях льдов праголубых,
что щедрая Ярилина улыбка
накрыла нас, из туч себя добыв, —
два острова седых.

Горы скрылися горами,
остров щёточкой торчит,
в Поднебесной панораме
утонул небесный вид.
Рыбачки над лункой чёрной
остужают свой кураж.
«Бросьте отдых свой упорный! —
им кричу, как рыбий страж.—
Бросьте бур и с дыркой ложки,
разбегайтеся домой,
чебак-окунь, вся рыбёшка,
синей пусть поспят зимой!»

О Господи! Каких ещё красот
Ты для меня, любя, не пожалеешь?
Твоя фиалка я, и Твой осот,
Ты ветер шлёшь, и Ты лучом лелеешь.
Псалмы Твои и пиканье синиц
равно прелестны и всему пристали.
А сколько у Тебя небесных лиц
и сколько граней, искр в любом кристалле!
Мне ведомо, что Дома, у Тебя
благоуханнее, сиятельней места есть.
Зачем же я, любовь Твою любя,
за жизнь мою земную так цепляюсь?

Что сталось с птицей памяти моей?
Она из времени выдёргивает перья.
Без крыл останешься! Душа моя, не верь ей!
Всё растеряешь! Прошлое — верней.

А птица совести что вытворяет, а?
Когтит меня железной орльей хваткой:
мол, не собрать былого уж порядка.
Геометр? — Слеп. Любовь? — Одна пьета.

Ужели радуга зимою —
иль облака там столь пестры,
когда по ветряному зною
влачу себя сквозь льдов костры
на дальный берег недоступный,
совсем не тот, где есть причал.

...В стылом руне барашков крупном —
что нам сверкает по ночам?

Рыбаки, по снегам уплывая,
утонули в лиловых дымах.
Диорама зимы, ты живая:
мрачен лес, в капюшоне монах;
оглашая вечернюю зорьку,
ангел в долгий златой трубит горн;
с еле видного берега зовкий
пёсий тенор выводит повтор.

Из мглы и зги, из снегопада —
некто, подобьем Пугачев.
— Кто здесь живёт?
— А что вам надо?
— Нет, говори!
— Да нипочём!
— Жируйте! Пляшете над бездной,
буржуи! - Он продолжил путь,
не зная, что я здесь проездом,
Бог день послал мне — отдохнуть.

Разве скоро полетишь,
душенька, родной близнец?
Свет-Наташа станет — тишь,
отдохнёте, наконец!

То-то бродишь по корням,
меж сугробов тропки вьёшь —
находилась тут да там:
уж вспорхнёшь, а не пойдёшь!

Что о родненьких грустить,
о любимых? Пусть поют,
длят невидимую нить
вечности, а не минут.