Наталья Рубинская - Бродячая музыка

Здесь покой непривычный стекает,
с облаков на туманы скользя.
Обманула вас, знаю и каюсь:
так инверсию строить нельзя!

То туманы, гуськом возле брега
собираючись, тянутся ввысь!..
Здесь покой так томителен негой,
что, разлёгшись на хвоях, и рысь

замечает меня без угрозы:
расхрабрись, Натали, не беги!
У неё непричастная поза,
чуть ссыпается снег от ноги...

«Бог мой! Лапы у ней! Ты же — пища
повкусней куропатки-сурка!»
Ах, не рыщет подруга, не ищет
погубить ни меня, ни зверка.

Сосняк вдруг оккупировали дятлы.
Распугивая зайцев и бельчат,
то вскрикнут на наречьи непонятном,
то кузницу открыли — и стучат.
Тяжёлые, гигантские. В полёте
стремительном сшибая с веток снег —
зовёте? восклицаете? поёте?
роняете иронию, а? смех?..
Кому телеграфируете, птицы,
что, мол, душегубителен сей вид
труда. Вгляжусь — трагичны ваши лица:
де Бержерак как будто с них глядит.

Ах, снег, ты с небом дружен.
Зачем же без ума
на землю мчишь, не нужен, —
простилася зима!

Ты сыплешься, узорчат,
неслышимой волной.
Стройней, ритмичней к ночи
пунктир жемчужный твой.

Свет обтекаешь нежно
в светильников рожках...
Душе прохладной снежной,
теплей тебе в руках

моих?..

Как будто царю, мне в виньетках скамью
на лёд выносили в метель для восторга —
узреть панораму от запада всю
на север, восток и до юго-востока.
Услышать еще, как причудливо ветр
в минуту меняется, ну-тко, пожди-ка!
Вот только в прибрежных деревьях хрипел,
ломал сухостой, кувыркаючись лихо,
как тут же притихнул, ко льдам прикорнул —
как будто не гневался: дул, а не дулся!..
В следах моих белых котёнком уснул,
но миг! — и в высоком лесу встрепенулся.

Запутался снег, заблудился —
себе не понятен, кружит:
спуститься с небес-то спустился —
носись теперь, как Вечный жид!

Роиться, вихриться, метаться
кристаллам веселым, скользя,
слоиться в магическом танце...
Ах, только на землю нельзя!

Задумался снег, заплутался
меж бронзовых сосен колонн.
Три ветра командуют танцем —
норд-ост, просто норд, аквилон.

Я съем банан и киви,
пойду в зелёный лес,
там сосны-вековухи
сияют до небес.
Меж ними — детки ёлок
и пихточек младых,
но все утопли дружно
в сугробинах седых.
Вчера жила здесь осень,
вечор зима сошла,
весна с зарёй вернулась
и лето принесла:
подснежный лист брусники
глядит из-под ноги.
Ребятки, не грустите —
сугробы недолги!

Как громко звучит тишина!
Там пряничный домик, украшен,
цветных огонёчков из башен
во тьму засылает.
Одна
гуляю в просторе земном,
и только луны кувырканье
верхами деревьев в тумане
укажет посмертия дом.

А там шашлыками дымят,
и в воздухе талом — вкус мят.

Дыбом белые волосы озера
под дыханьем весталки зимы.
На престоле пелён свежевыпавших
пляшут снежные скакуны.
Отрываясь от скал дальных, плёсами
шлейки снежные вьются-свистят,
мчатся-крутятся смерчи белёсые,
свищут за перевал, на Миасс.
Песни-сказы у сосен и лиственниц
вырвут, бьют их о скальный гранит...

Яро батюшко, солнце глазастое,
заступись: Март над миром стоит!
Пусть дымы-раздымы вьюги ветреной
раскатают лучи-силачи.
Вёдром пусть обернётся играньице,
власть займётся весёлой весны!

Белым воздухом вморожен
в плиты из аквамарина,
солнца Божия улыбку
ты прислал мне, милый друг.

Я играла сарабанду,
там цвели верхами скрипки,
а кристаллики цветные
растоплялись на лучи.

Я, фея, доживу до лета:
вон свиристели в хохолках
приветы дятлам шлют в беретах —
всё Куперены, нет, не Бах!

Меня узнали в робкой фейке
и камень с ящеркой в руке,
и пень в рассохшейся скуфейке,
и — слышь? — кукушковый Дакен.

Приковыляю на полянку,
нет — прилечу, коль стрекоза,
на дух целебный, как из склянки, —
бессмертный воздух чабреца.