Хана Сенеш - Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс

Ай, душа, вихревой ветр. Закружусь кругами.
Остудите голову горячую мою,
Пусть медузы сплетут в прозрачный венок,
стены-ткани сомкнут пеленой на глаза,
чтобы вновь на волнах, словно знак и намек возвращенья.

Шаловливо, легко, пройду спокойная в меланхолии,
Украшенная переливчатыми жемчужинами любви.
Пусть водоросли мантией покроют мне плечи,
что не смогут близкие мои меня уловить.
Мой корабль предстанет — возникновенье его — только единый раз.

(А пропо Годар [9] Известный французский кинорежиссер. )
Намекают нам, что вот есть и другой секс.
Хорошо, что кто-то знает об этом, что это есть.
И если есть другой секс, то пускай при
ведут его сюда, мы узнаем его и тогда от
кровенно поговорим, что вот он или нету его.
Что мы ведь уже утомленынчеочень от
наших жен и подруг девственниц, и все
это время показывают в картинах, что вот
взаправду что-то есть другое, и мы
сквозь роздых чувствуем, что это не зря.
И если есть другой секс в мире другом,
женщины новые и знающие, то от
чего не приведут сюда нескольких, чтобы они на
учили наших жен усталых, и может быть кста
ти откроют границы, а то мы ведь
утомленынче и зажатычересчур мы здесь.

когда один сад — все его плоды желтые, спелые и весь он округлый,
и еще один сад — все его травы и деревья тонкие, тонкие,
и когда округлый сад чувствует тонкий сад, чувствует округло,
и когда тонкий сад чувствует округлый сад, чувствует тонко,
и округлой этой роще садовой нужна тонкая,
и тонкой этой роще садовой нужна округлая,
и в округлом саду от каждого плода восходят и опускаются трубы трубчатые,
и в тонком знаки направления,
и по трубам проходят раздаваясь голоса спелых плодов,
и в другом в тонком саду голоса нету,
и округлому саду нужна тишина,
и тонкий сад влекут голоса,
и когда чувствует округлый сад тонкий сад,
докатывает голос до края плодов и не восходит по трубам,
и живет округлый сад формами жизни своей,
и когда чувствует тонкий сад округлый сад
ударяют символы-знаки верные его по верным плодам и играют,
так играет тонкий сад в тишине, в тишине.

Он дышал еще запахом нового дома,
Нежилой пустотою открытых окон,
Волшебством новизны, непонятно знакомой,
Точно дважды приснившийся сон.

Опоясанный морем и зноем, хранил он
Тайны раковин, залежи древней тоски,
И томимые жаждой сбегали пески
На заброшенный берег, расписанный илом.

Тени дыма по стенам легко летят
Вверх — за кольцом кольцо.
Смотрят часы — и не могут понять,
Так спокойно мое лицо.

Стрелки часов — кверху, как брови:
«Что происходит с вами?
Или собираетесь горечь дней
Грызть тупыми зубами?..»

Покой по ошибке забрел в этот день.
Свернулся и спит, как кот.
Со стен мне его улыбается тень,
Как дымных колец полет.

Подкрался вечер. Печально это слово.
Опять заныло сердце у меня.
В вечерний час дверь запираю снова,
и я одна до завтрашнего дня.

Сквозь ставни тени в комнату влетают,
Садятся, окружая лампы свет.
И так загадочно и трепетно мигают,
глядя на мой дрожащий в зеркале портрет.

Глумятся окна надо мной, насмешку пряча,
Лишь лампа сверху сокрушается: «О, Боже!
Сейчас они заголосят, заплачут —
Та в зеркале и та, что на нее похожа»…

Два образа мне удалось сберечь
Из сказок детства: осень и лисицу в чаще.
Я слышу, как загадочна их речь,
Сложна, мудра, как смех сквозь плач дрожащий.

Они как призраки… Кричит мне желтый лист:
«Лови, лови, я твой», — и с ветром улетает.
«Я твой, я твой — лови!» — зовет злаченый лис,
И смотрит умными глазами, не моргая.

И сердцу хочется бежать по их пятам
Тропой извилистой… Но вдруг мне ясно стало:
В них — вечности рубеж. Жизнь смерть встречает там
Стой, сердце, не гонись, пока ты не устало.