Владимир Зюськин: Амфора

Прогремит за окошком трамвай,
Предлагая мне встать и одеться,
И войти в его узкую дверцу,
Чтоб добраться туда, где трава,

И листва, и песочек прибрежный.
Где кукушка кукует. Конечно,
Просто так, ничего не суля.

И придет здесь, у речки, у леса,
Чувство радостное – короля,
Возвратившегося в королевство.

Буфет театральный. Артисты в антракте
Жуют бутерброды и пьют лимонад.
Звучат каламбуры. Иронии чад.
Кокетливый жест: «Ах, довольно! Оставьте!»

В речах ощущается мед, а не яд.
Похоже, что Гамлет забыл об утрате.
Манжета отпала и шпага некстати —
В буфете, где так дружелюбно сидят.

– Лаэрт, угостите сестру бутербродом!
– Всплывайте, пока бутерброд не запродан.
К Офелии плавно плывет бутерброд.

– Милейшая тень, если будет нетрудно…
И Клавдию призрак стакан подает.
А руку могильщика гладит Гертруда.

Уже не в загоне горячие кони – в погоне.
От взмыленных крупов – неистовый отблеск латуни.
И храпы, и хрипы. И пенятся, падают слюни —
Жемчужные бусы – на листья травы, как в ладони.

И всадники в седла вросли, словно грубые корни —
В скалистый откос. Силуэты пропали в лагуне.
И снова явились – еще напряженней, безумней
В попытке догнать заходящее солнце. О кони,

Пришпоренные беспредельно, вам было в загоне
Тоскливо! Но так уж начертано в вашем законе:
Ушел из неволи – загонят до дрожи последней.

Свинцовую милость подарит наездник коню.
И потную, теплую кожу тяжелые слепни
Облепят пред тем, как слететься на пир воронью.

Под ношей станет маетно плечу.
Свеча погаснет. Ощущу пропажу
Сил молодых. С усталостью не слажу —
Поклажу берегу ручья вручу.

Но будто тело девичье поглажу —
Когда я руку протяну к ручью.
И, с демоном тоски сыграв вничью,
Зажгу свечу и водружу поклажу.

Пока горит в руке моей свеча,
Я буду продвигаться вдоль ручья,
Стремясь добраться до ключа и тщась

Понять Господний замысел; пока
Не оттрепещет сердце, словно язь
В стальном сачке глухого рыбака.

Мгновение, замри. Не потому,
Что ты прекрасно. Просто жизнь уходит.
Я чувствую себя как пароходик,
Готовый миру прокричать: «Тону!..»

Две вещих птицы сели на корму.
Одна из них сжимает в клюве орден.
Другая – ордер, видно, ей угоден
Финал, который приведет в тюрьму.

На пароходик навалилась тьма,
Да не рассталась с птицами корма.
Они молчат, но ощущаю их.

Позорен орден, а тюрьма страшна.
И, словно верный конь, споткнется стих,
Когда из вещих птиц взлетит одна…

Я вырван был из сна,
Как дерево – из почвы,
Когда сюжет восточный
Крутила мне весна.

Исчезла новизна,
Растаяв вместе с ночью.
И вновь канавой сточной
Действительность несла.

Зачем мне эта явь,
Когда по стокам – вплавь
От самого истока?

Оборван клип ночной.
А до воды речной,
Как до звезды, далёко…

Земля разделась быстро, как путана.
Повсюду снег лежал еще вчера,
Но не было его уже с утра,
И видеть это было как-то странно.

А ветерок с повадкой хулигана
Без спросу – это для него игра,
Которая как мир стара —
Трепал прически женщин непрестанно.

Эротикой пропитан воздух был.
И кот, весенний ощущая пыл,
Бежал за кошкою с горящим взглядом.

И взгляд такой же был у пацана,
Который шел с девицей стройной рядом.
Плыла в короткой юбочке она.

Гиря спускается, движется маятник.
Вверх поднимается, падает вниз.
Вот он на левом пределе завис.
Тошно на сердце, тревожно и маетно.

Горести, беды в орду собрались.
Ты перед ними ничтожный и маленький.
Смотришь: чернеет окно как проталина.
Раму рванул и ступил на карниз.

Не торопись! Не шагни в никуда.
Чуть пережди – поредеет орда.
…Маятник двинулся вправо, и жизнь,