Алексей Прасолов - На грани тьмы и света

Так мы помним лишь мертвых,
Кто в сумрачной чьей-то судьбе
Был виновен до гроба.

И знал ты, отец мой,
Что не даст никакого прощенья тебе
Твоей доброй рукою
Нечаянно смятое детство.

Помогли тебе те, кого в ночь
клевета родила
И подсунула людям,
как искренний дар свой.
Я один вырастал и в мечтах,
Не сгоревших дотла,
Создал детское солнечное государство.

В нем была Справедливость —
Бессменный взыскательный вождь,
Незакатное счастье светило все дни нам,
И за каждую, даже случайную ложь
Там виновных поили касторкою или хинином.

Рано сердцем созревши,
Я рвался из собственных лет.
Жизнь вскормила меня, свои тайные
истины выдав,
И когда окровавились пажити,
Росчерки разных ракет
Зачеркнули сыновнюю выношенную обиду.

Пролетели года.
Обелиск.
Траур лег на лицо…
Словно стук телеграфный
Я слышу, тюльпаны кровавые стиснув.
«Может быть, он не мог
Называться достойным отцом,
Но зато он был любящим сыном Отчизны…»

Память!
Будто с холста, где портрет незабвенный,
Любя,
Стерли едкую пыль долгожданные руки.
Это было, отец, потерял я когда-то тебя,
А теперь вот нашел — и не будет разлуки.

В низкой арке забрезжило.
Смена к концу.
Наши лица красны
От жары и от пыли,
А огонь неуемно
Идет по кольцу,
Будто Змея Горыныча
В печь заточили.

Жадно пьем газировку
И курим «Памир».
В полусонных глазах
Не причуда рассвета —
После камеры душной
Нам кажется мир
Знойно-желтого цвета.

Резкий душ
Словно прутьями бьет по спине,
Выгоняя ночную усталость из тела.
Ведь кирпич,
Обжигаемый в адском огне, —
Это очень нелегкое
Древнее дело.

И не этим ли пламенем
Прокалены на Руси —
Ради прочности
Зодческой славы —
И зубчатая вечность
Кремлевской стены,
И Василья Блаженного
Храм многоглавый?

Неудачи, усталость
И взрывчатый спор
С бригадиром,
Неверно закрывшим наряды, —
Сгинет все,
Как леса,
Как строительный сор,
И останутся
Зданий крутые громады.

Встанут — с будущим вровень.
Из окон — лучи.
И хоть мы
На примете у славы не будем,
Знайте:
По кирпичу
Из горячей печи
На руках эти зданья
Мы вынесли людям.

Карьер — как выпитая чаша.
Снимает солнце кожу с плеч.
Здесь дождик судорожно пляшет,
Чтоб ног о камни не обжечь.

Кругом под желтым игом зноя
Глыб вековое забытье.
От жажды — в бочке привозное
С железным привкусом питье.

А там, вдали, аллеи сада,
Легко доступные и мне,
В стакане колкая прохлада
По трехкопеечной цене.

И в ночь, когда идешь с любимой,
Вдруг отразят глаза твои
Высокий выгиб лебединый
Фонтаном вскинутой струи.

Но я под плеск фонтана вспомню
Ребят победно-хриплый вскрик,
От взрыва пыль в каменоломне
И в зной ударивший родник.

Мы пили, вставши на колени,
Как будто в мудрой простоте
Здесь совершалось поклоненье
Его суровой чистоте.

Везде есть место чувствам и стихам.
Где дьякон пел торжественно и сипло,
Сегодня я в забытый сельский храм
С бортов пшеницу солнечную сыплю.
Под шепот деда, что в молитвах ник,
Быт из меня лепил единоверца.
Но, Господи, твой византийский лик
Не осенил мальчишеского сердца.
Меня учили: Ты даруешь нам
Насущный хлеб в своем любвеобилье.
Но в десять лет не мы ли по стерням
В войну чернели от беды и пыли?
Не я ли с горькой цифрой на спине
За тот же хлеб в смертельной давке терся,
И там была спасительницей мне
Не Матерь Божья — тетенька из ОРСа.
Пусть не блесну я новизною строк,
Она стара — вражда земли и неба.
Но для иных и нынче, как припек,
Господне имя в каждой булке хлеба.
А я хочу в любом краю страны
Жить, о грядущем дне не беспокоясь.
…Святые немо смотрят со стены,
В зерно, как в дюны, уходя по пояс.

Каменоломня залита
Горячей желтизной.
Ковшами экскаваторов
Не вычерпаешь зной.
В стене ступени жгучие —
Как каменный пролог.
Над вздыбленною кручею
Товарищ мой прилег.
На глыбу руки сильные
Удобно положил.
Как многоречье синее —
Переплетенье жил.