Сергей Пахомов: Неболочь

Мой одуванчиковый луг, как будто пепел папиросы,
осыпался, едва подул вечерний ветер. Слёзы-росы…
Сирени призрачный абсент пролился на руки просёлка,
и запах, влажный, как брезент, образовался (палки-ёлки).
Туч нерасплавленный свинец лежал в консервной банке лужи,
где – крышкой – солнечный венец золотошвеил (шире… уже),
Как лужу переходишь вброд, чтоб детства оттолкнуть кораблик,
поля – не с маслом бутерброд, а с колбасою (крибле-крабле)…
Тянулся палисадный клён (зевал от фаустовской скуки)
туда, где небо – под уклон… И надломился (руки-крюки).
Я, мокрый, сосчитав ворон посредством подаянья хлеба,
курил и слушал перезвон кузнечиков, как быль и небыль.

Окрест – проливная Россия, где белая вечность одна,
Я помню: мы небо косили, такая цвела глубина.
Паром переехал фарватер (мне нравился старый паром),
Потом я поссорился с братом, уехал, вернулся потом.
Я чувствовал: политы потом деревни, росою – луга,
Душа надломилась заботой, как будто кусок пирога.
Лелея привычную службу, дворняга сидит и поёт…
Я холмик (из недра – наружу) насыпал, как мартовский крот,
Пригладил строенье лопатой, приладил рассыпчатый дёрн…
Я грешно поссорился с братом – надеюсь, он будет спасён?
Часовенка, набок осевши, чей колокол жадно молчит,
Как память моя, постаревши, как око, что вряд ли узрит
Того, что содеяно (знаю), и что не простится иным…
Стирая слезу, уповаю на родину, трезвую в дым.

Дебелый колокол тюрьмы, луны дочерней Алькатраса,
Звучал – разводами сурьмы – лес, как негроидная раса.
Мой дом на левом берегу, мой снег полуночен и чёрен,
Деревья, через «не могу», по руслам (вычегден, печорен)
Плывут; мост – разводным ключом, порукой сгорбленные горы,
И бьёт неоновым бичом деревья город, как Негоро.
Они увязаны в плоты, они готовы для закланий,
В пустотах вечной мерзлоты гремят, как в трюмах, кандалами.
Деревья! Черенки лопат, из калиброванного бруса
Постройки… (ветер-психопат подсказывает) Иисуса
Крест. Иносказательно, мозги моей подруги-эфиопки
(Не говоря про пироги её ракообразной попки).
Деревья! Беглые рабы, гробы, вместилища иллюзий…
Я избежал – какой судьбы, застряв и догнивая в шлюзе?

Что я знаю о том, что не знаю? Белый лес у дороги, молчи!
Я слова, как ключи, подбираю… Облака – не оплывок свечи.
Голубая блевотина зноя, обречённый наречием луг…
Я слова, словно ставку, удвою и построю в шеренгу, как лук
При посадке… Жужба самолёта, проблесковых глаголов огни.
Гироскопом в кабине пилота я вращаюсь быстрее, чем дни
Или ночи – мой дух орбитален, он прирос пуповиной к земле,
Он зависит от вешних проталин, от печёной картошки в золе;
Он зависит от времени века, от вихляния рыбок у дна…
К сожалению – от человека, что зияет в провале окна.

Тождественным прохаживаясь полем:
Стога, погост, дорога в магазин…
Завидую, как ветер своеволий
Вбивает и выстраивает клин,
Умело выколачивая «жизни» —
Не у забора пыльный половик…
Я хлеб купил и, помня об Отчизне,
Надменно прикусил себе язык.
Могу погуглить замкнутое поле:
Есть хлеба на неделю в аккурат;
Тушёнка, лук, немного разносолий…
Рябина – неподсчитанных карат —
За окнами… Примечена клестами,
Но ими не затронута пока.
Пойду, пройдусь… Зима не за горами,
Не под руками вечности река.

Трава копошится у входа в мой дом, на деревьях в саду
Закат – опереньем удода – бликует, как ветер по льду.
Мигнёт перед тем, как включиться, над белой дорогой фонарь…
Удод – одинокая птица, а я – одинокая тварь.
Зари сыромятное мясо шкворчит в сухарях облаков.
Я гнусь, как еловое прясло, под гнётом грядущих снегов.
Я мёрзну, как сущий паломник, до кожи сносивший испод!
Тону в полынье вероломной, едва заскрипит ледоход.
Гнию кожурой корнеплода под раковиною в тазу…
Печальная песня удода, как вечность, какой на слезу.

Уленшпигель – стог… Нашпигован луг,
Как рагу-пирог, бабочками вьюг.
В сонном серебре вечер сыромят,
Лёгкое амбре полевых маслят.
Нервное ведро, в коем пескари…
Выдрами Дидро – мысли-пузыри.
Шёлков и лощён, таборен костёр —
Не зубами «щёлк» – пламя распростёр.
Дятел – долото, лотосом луна,
Бочками лото сели жабы на…
Или скачут по… образуя круг.
Жук Эдгара По – золотистый жук!
Мельница молитв – храм над речкой хром.
Жук, однако, прытк, расслоён, как ролл,
Крыльями вразлёт, будто автожир.
Сам себе пилот, сам и пассажир.