Сергей Пахомов - Рюммери

…Внезапно крики оборвались. Все звуки резко стихли. Запахи разом исчезли. А день сменился ночью, омывающей мир холодным и мертвенно-бледным светом луны.

Кайрон снова обратил свой взор на иву. Ветки ее пышным потоком спускались до самой речушки и, хотя весь мир замер, легонько плясали над водой.

Он поднялся и, зажав в руке меч, направился к дереву. Лиловый плащ развевался за плечами, будто Кайрон шел против сильного ветра. Люди стояли, плененные мгновением, бессмысленно наблюдая за безмолвными статуями друг друга. Все вокруг остановилось. Дождь замер парящими, почти круглыми, слегка сплющенными снизу капельками, некоторые из которых разделялись на две, а те, что успели коснуться земли, застыли, словно распустившиеся цветы.

Кайрон шел медленно, иногда кривясь и вытирая лицо от капель, что разбивал. Они почти не причиняли боли, но были неприятны, точно кто-то давил на его лицо кончиками холодных пальцев.

Со всех сторон послышался глухой треск, чудились даже вопли.

Кайрон остановился у речушки, в которой отражалась небесная гладь, от чего та лучилась собственным сиянием. Он наклонился и окунул руки в падшие звезды – кусочек неба тут же окрасился багровым туманом.

Кайрон оглянулся и скользнул взглядом по застывшим людям, заточенным в бесконечности мгновений: глубокие черные трещины уже бороздили их лица, рассекали тела замысловатыми узорами.

Затем он поднялся и протянул руку к печальным ветвям ивы, медленно раздвинул их, точно занавес. И то, что он увидел, поразило его больше, чем всевозможные ужасы Вечного Леса.

Она слегка повернула голову – венок зашелестел листьями – и посмотрела на него. Ее губы дрогнули в легком намеке на улыбку. Алые волосы девушки развевались на ветру, в такт лохмотьям его некогда прекрасного плаща.

Кайрон встретился с ней взглядом. С ее огромными глазами, загадочными, как серебристые облака, что видимы в глубоких сумерках. Он грязно выругался, проклиная в мыслях все на свете, и в особенности себя, за такую ошибку. Одного взгляда хватило, чтоб осознать всю горечь случившегося. В груди созревало то самое чувство, которое без пламени разжигает пожары и без огня согревает. Кайрон понимал, что теперь никогда не забудет глубокой синевы этих прелестных глаз. Как и дивных узоров – дорожек застывших слез на щеках девушки.

Краем глаза он заметил, как неподвижные люди уже полностью побелели и засохли, цветом напоминая лунный диск. Некоторые из них только пошли трещинами, другие начали крошиться и разваливаться на куски, подобно древним статуям, век коих закончился. Звук, с которым они разбивались при падении, странным образом напоминал жалобные стоны. Пыль от обломков поднялась до небес, точно желая дотянуться до такой близкой и далекой луны.

Кайрон понимал, что всю жизнь будет сожалеть о своем поступке. И покой ему теперь будет только сниться.

– Рюмси!

Рюмси отстраненно смотрела в окно. На ее лицо падал кровавый отблеск лениво уходящего солнца. Дул все еще теплый осенний ветерок. Издали доносились тоскливые завывания деревенских псов. Осколки сна неторопливо улетучивались из памяти.

– Рюмси!

Запах гари в комнате еще чувствовался, хотя голова болела уже не так сильно.

Позавчера люди расправились с соседями и сожгли их дом. Легкий дым вздымался над местом пожарища. Мясо, которое продавали соседи, оказалось человеческим. Стало понятно, кто стоял за исчезновением детей. Вывернуться у лиходеев не вышло.

Впервые Рюмси радовалась, что у них не было денег и отец не мог позволить себе купить мясо, даже по столь ничтожной цене.

– Рюмси! – снова прозвучал голос братика.

Братик стоял возле нее. Как всегда, громкий.

– Тебя отец зовет! – прокричал он. – Все хорошо?!

– Я, наверное… задремала, – отозвалась девочка.

– Стоя?!

– Видимо, из-за дурацкого дыма. Мне померещилось, как двое… колдунов соревновались. А еще стоял день, но на небе я не заметила Птицы Правды. Представляешь? Так непривычно.