Юлия Архангельская: Леденцовые ножи. 2008—2016

когда всё кончится не слушай голоса
и не взирай на лица
как раненый смотри на небеса
над полем Аустерлица

там голубая смальта и вода
журавлики в полёте
предательство уходит навсегда
вне времени и плоти

и тают леденцовые ножи
в сияющем овале
а ты себе не двигайся лежи
на сером покрывале

горячей глиною и сладкой
себя я чувствую в бреду
с ножом под правою лопаткой
дождём пылающим иду

иду припадочной Москвою
в воде и в воздухе пожар
и над тяжелой головою
дыханье мутное как пар

и перевёрнуты бульвары
везде тревога под и над
трещат горящие гитары
в зрачке колючий рафинад

сползают старые вериги
и кажется сейчас умру
и пелрамутровые сдвиги
змеиной кожи по нутру

То стихнет, то снова появится
какой-то мотивчик простой…
колотится сердце и плавится,
взлетая из клетки пустой.

хозяин плюшевой собаки
что может сделать человек
когда на мусорные баки
он тихо смотрит целый век

в его окошко постоянно
стучится дерево в дожде
в какой-то полудеревянной
забытой богом слободе

и по окраине столичной
идёт он вечером домой
и в этой комнате обычной
такое слышит Боже мой

и знает открывая двери
квартира тёмная пуста
но там его по крайней мере
всего объемлет теплота

такого в общем не бывает
и время движется к зиме
он напевает напевает
и улыбается во тьме

что вам музыка? прыгайте в бездну,
забывайте, теряйте ключи…
«даже если навеки исчезну —
только пой, только пой, не молчи!

в перезвоне ночного трамвая,
в переходах, где пахнет мочой, —
всё равно я живая, живая,
как мертвец с восковою свечой,

мне и слушатель, в общем, не важен
если я родилась – и пришла
изо всех переулков и скважин,
отмывая тебя добела.

В зеленеющем сумраке дня,
Где сплетаются липы и ели,
Укачайте, растенья, меня
В светоносной своей колыбели.

Заверни меня, солнечный лес
В тихий шелк листвяного покрова,
В этот родственный шепот древес,
Воскресающий снова и снова…

Сплетаясь – бормоча – шумя – ветвясь —
качаясь – шелестя – припоминая,
высокий лес вздыхает, затаясь,
лежит на листьях влага слюдяная;

я знаю – Книга там в зелёной мгле
огромная, и Слово в ней ветвится;
она раскрыта прямо на земле
на самой важной для меня странице;

но корни оплетают переплёт
и буквы будто пчёлы улетают…
крушина – донник – зверобой – осот —
тысячелистник – мята золотая.

В неумолкающем говоре дня
и в ликованьи ночного распева —
кто я, что Ты вспоминаешь меня
и поливаешь засохшее древо?
Кто я, что воды сияющих рек
радости – всей сокрушительной силой…
Всё ж пожалей меня, я – человек:
вдруг и не выдержу? Боже, помилуй.

не ходи по тёплому асфальту
не шурши каштановым листом
будто сквозь колодезную смальту
ты вернёшься в свой любимый дом

полнотелой рыбою вплывая
чайничек увидишь на столе
всё как будто ты опять живая
на своей пронзительной земле

Остановилось лето невпопад,
узорный холод в воздухе ветвится
и пустотою пеленает взгляд,
и в небе сковывает птицу…

Последний раз лови осенний свет
вбирай в себя, зрачок влюбленный,
пока древесных рыбок тает след,
как в горьком горле леденец лимонный…

Да, в Москве-то погода такая едва ли продлится,
столь сухая и звонкая, что на оконном стекле
снег, устав на лету шелестеть и на землю стремиться,
оставляет лишь звук, а потом исчезает во мгле;