Татьяна Славская - И в зеркале моём, и в зазеркалье… Стихи и проза

Первый диагноз – Жизнь…
Диагноз второй – Характер.
Не озаботившись крикнуть: «Ложись!»,
вершит он свои теракты.
Взрывает покой и сжигает мосты
меж самыми близкими душами,
и там, на осколках, среди маеты,
мешает и слышать, и слушать нам.
Характер – диагноз. Характер – судьба.
И, значит, нелепы протест и борьба.
Справляться с ним мыслью? Наитием? Нет —
он с нами вершит всё, что хочет.
Душа в круговерти свой след и свой свет
теряет… Характер – хохочет:
«Я прав! Я силён, даже если я слаб!
Я – данность. Фундамент и крыша.
Решаю, что раб ты, и будешь ты – раб…
А принц ты – сошлю в нувориши…
Я сам в исполнение привожу
любые свои вердикты…
Решу – и смиреньем тебя награжу,
а нет – необуздан и дик ты.
Никто предо мною не исполин.
Лишь я – повелитель, лишь я – властелин!»
Не буду, характер, бороться с тобой,
чтоб выиграть этот бессмысленный бой.
Бороться с тобой? Проиграешь – с е б е.
С е б е п р о и г р а е ш ь в неравной борьбе.
…Светает за окнами. Время вставать.
На столике рядом – перо и тетрадь.
Раскрою её – и по чистой строке,
чтоб слабой надежды ничем не спугнуть,
пройду, различая сквозь темень свой путь…
Омою ладони в прозрачной реке,
что видится-чудится мне вдалеке,
на берег присяду… Но всюду – одно:
зовущее, тёмное… Бездна иль дно?
Но в том-то, быть может, и выбора суть:
принять свой характер и – не утонуть…
Диагноз смертельный один только – Жизнь.
Держись за характер. Как можешь – держись…

P.S.
Но знаю (хоть редко об этом я вслух…) —
есть нечто сильнее характера… ДУХ.

Им – тяжело. Им тяжела их плоть:
их каменно свисающие руки,
глаза, отяжелевшие от муки
под веками, что как созревший плод
вот-вот опасть – и навсегда! – готовы…
Они – толпа, где каждый – только овен…
Точнее – стадо, где пастух – нужда,
безвременье и голод, и вражда
с собой и миром, к ним что глух и слеп,
что им – не дом, а тёмный хладный склеп…
Но им, живым, чей безотраден путь,
с пути того не суждено свернуть…
Судьбы своей ничем не побороть —
и потому так тяжела их плоть,
опущен взгляд и тяжелы их руки,
и замер дух, и неизбывны муки,
и новых сил ни в чём не обрести,
и взгляда от земли не отвести…

Не знаю я,
куда меня несёт,
когда
в неведомую Лету кану я…
Но знаю твёрдо,
что во всём есть всё,
хоть есть во всём
и сущностное, главное.

Не к живому плечу, а к дереву
припадая, ищем опоры мы.
Всё, что нам изначально вверено,
оговорено нами, оспорено.
Мы спешим… И в неведомом беге
от себя, от себя убегаем…
Лето… Осень… И вот уже снеги
на плечах наших медленно тают…
И так долго всё длится и длится,
что морщинисты стали лица,
что глаза от тоски потускнели,
свет не видя в конце туннеля.
Он – куда, этот бег с ускорением?
Он – откуда? От сотворения
мира, разума, рая, ада ли?
Мы бежим. Мы спешим… А надо ли?
Обогнали себя? Отстали?
Износили свои вериги?
Мы, пришельцы из дальних далей,
заигрались в земные игры.

Давно сменились грозы на морозы…
Дожди и грязь, и слякоть – позади…
Я плачу, тихо сдерживая слёзы…
А может, стоит – криком изойти
и раз хотя бы нарыдаться вволю,
и молнии метать… И жгучей боли
на милость сдаться и сказать: «Бери,
бери меня, что хочешь сотвори
с моим усталым, глупым, бренным телом,
надумаешь – в котле его вари
в своём аду… легко так… между делом…
Но душу… только душу отпусти!
О, Господи… прости меня… прости…»
И вдруг судьба, кто знает, вдруг она
как меч, что не сечёт повинну голову,
нас бросит не в котёл, (где плавить – олово…),
а в кущи, где покой и тишина,
где неба синь прозрачна и ясна,
где нет зимы – лишь лето и весна,
прохладны реки и песчаны бреги,
и живность, словно в Ноевом ковчеге,
довольна парой, избранной ей Ноем?!
Но… мне что делать с этой тишиною,
коль для души там – та же пустота
и суетность, и темь, и маета?..
О, боль моя!
Побудь ещё со мною…

В свой день печальный, остальных печальнее,
подумалось мне горько и нескладно
вопросом, обращённым в никуда:
Что есть – и есть ли – у меня сегодня?
Сегодня , в этом дне, в отрезке жизни,
что мы зовём – семь разных букв – сегодня ?
Что есть – и есть ли – у меня сегодня ?
Вот эти комнаты, где лишь одно дыханье —
моё дыханье – движется вовне,
ни с чьим дыханьем не соприкасаясь?
Что есть – и есть ли? – у меня сегодня ?
Вот эти комнаты, где я – наедине
с душой своей, так рано поседевшей,
хоть волосы мои – ты, зеркало, порукой —
ещё кудрявятся и сединой лишь брезжат?
Ах, это слово – брезжат … Мне словарь
синонимы подбрасывает щедро:
светлеют, развидняются… И вдруг… —
спасибо, слово! – вдруг в душе моей
светлеет, развидняется , и я…
…Дыханием дыхания касаюсь —
дыхания, любимого дон е льзя, —
пусть это только в памяти моей…
…И глажу мамы волосы седые,
хоть мама столько долгих-долгих лет
уже в другом, ин а ком измереньи…
…И что-то тихо сыну говорю —
о сыне сына, внуке моём взрослом,
которому исполнилось четырнадцать…
Я их так редко, очень редко вижу —
их жизнь проходит в городе другом…
Но как же мной, далёкие мои,
здесь и сейчас – о, как вы все любимы! —
да, в этот миг, сейчас, сегодня , нынче,
здесь, – в этой комнате, где лишь одно дыханье, —
моё дыханье! – согревает воздух…
…И вдруг звонок, звонок по телефону,
и цифры проступают на табло —
три… семь… и пять… и дальше, дальше, дальше…
И входит жизнь, живыми голосами
меня включая в дело, в состраданье,
в сотрудничество, сопереживанье,
души моей обитель сопрягая
со всем, что вне … О нет, уже – во мне …
… Светлеет. Развидняется . И я,
проснувшись, торопливо заношу
стихи вот эти на листок бумаги,
вот эти мои белые стихи…
Они белы, но не наличье рифм,
(точней, отсутствие…) их делает такими,
не белый цвет бумажного листа —
в них брезжит утро, брезжит седина,
что в волосах моих не проступила…
Светлеет … Развидняется … Январь.
Начало года – как всему начало…