Лазарь Соколовский - Дышащий космос

клен и рябина, частиц неиссчетных частицы,
слившись случайно на хрупкий по вечности миг.
Вот вам и бог… Ну, а если кому приблазнится
что-то еще – то из умных, просроченных книг.

Можно бродить среди этих манящих развалин
иль нигилистом промчаться, вопя и круша.
Дышащий космос… Скорее он материален,
как и, черпнув бестелесности, наша душа,

жизни глоточек, конечно, не полная чаша —
просто играющий судьбами шахматный блиц.
Дышащий космос… И что ему выдумки наши,
наших страстей разливанное море страниц

чрез суету и беспечные сны голубые,
преданность почве и странную тягу во вне…
Видимо, сам он такая же в общем стихия:
я в нем сгораю, и он полыхает во мне,

это сближенье, круженье, крушенье – дорога
в ту беспредельность, которую не опознать…
Ту же пораболу ритма, что названа Богом,
временем, космос качал, и лилась благодать.

Русские страсти… Вновь поверх земли
только поземка мела сообразно
истине. Толпы колоннами шли
в очередном ослепленье соблазном.

День не задался, опять календарь
перекроил приказные угрозы:
как ни старались, не плакал январь,
будто назло огрызаясь морозом…

Впавший в младенчество, вождь умирал
на охраняемой теми же даче,
что породил он, где каждый фискал
словно выхаркивал: сам это начал —

жизненный круг в угловатость идей
впихивать яростно… Даже котенку
явно, как в этой игре ни потей,
всех невозможно сравнять под гребенку,

выполоть разве пласты, как траву,
прямо под корень… И лихо косили,
так что не ясно уже самому —
как и кого осчастливить насильем?

Сделал, что смог… И уже кровенел
опыт (когда б он застрял на бумаге..).
Вспомнилось детство: «Куда ты, пострел?!»
Некого первым… – Все дело в отваге,

дальше же проще… – Не видно ни зги.
С измальства, вроде, учили чему-то…
делай добро! – Но сплошные враги!
Я ведь как лучше… Откуда же смута:

что натворил-то! Скорее назад
в майский Симбирск и на ручки бы к маме!..
Где-то читал: Робеспьер и Марат…
Мы ведь за ними, по той же программе:

мало ли что от природы дано —
вот бы раздуть на костях пепелище!
Годы мелькают – все то же кино:
сытость Женевы, российская нищность…

Как-то подумалось: не дилетант
сам ли, что кроюсь одним только Марксом?
Не было времени… да и талант
переворачивать нравился массам.

Съезды, подполье, германский состав,
Питер, октябрь – и тюремные Горки!..
Речи, расправы, железный устав,
а под ногами сюсюкает Горький:

«Церкви не надо бы… интеллиге…» —
«Этих подрясников! Вырастет склока.» —
«Хоть по закону…» – «Не гнуться в пурге —
опыт Коммуны.» – «Нет, опыт Востока.»

Голод и споры о НЭПе… Плющом
гроб уберут… Коба смотрит по-рысьи…
День от крещенья второй… Я крещен! —
ухнуло разом спасительной мыслью:

здесь мы минуты, здесь только пролог —
там естество, никаких революций…
Буквам подруга учила: бэ – о – г…
что если снова ребенком проснуться!?

«Наденька… Надя… скорей за попом!»
Та хоронила тетрадки каракуль:
«Поздно, Володя…» Накатывал ком.
«В землю б обратно…» Готовилась рака.

Видно, никак не сбежать от начал
даже при дьявольстве эксперимента…
Впавший в младенчество, вождь умирал.
Толпы слепые рыдали зачем-то.

Опять с пустотою один-на-один,
поставив скупые пределы:
забыться б, замкнуться средь книг и картин,
пусть мечется рой оголтелый —

что нам-то… Казалось, мы выше, мы над
извечной возни муравьиной,
как Фауст. А будни ползли наугад,
минуя живые стремнины,

о коих знавали, хоть подлый режим
припрятал – да черт с ним, с режимом!
Вот так и случились, где край различим
крушенья все-го… Пилигримы,