Лазарь Соколовский - Дышащий космос

и черная тень по пригоркам
текла до последних минут.
Казалось, им наши разборки
земные до фени, но тут…

С чего задождило? Как чудо
случилось – в такую вот сушь!
Что после… Об этом не буду,
повылезла всякая чушь:

два ангела встали помпезно
с мечами, разъята стена…
А просто сказала: «Исчезло…» —
на утро Мария-жена

и, даже не вытерев слезы,
тихонько домой погребла.
Там холмик земли у березы,
где корни бегом от ствола…

А дождь разошелся, с неделю
месили под окнами грязь
облезлые куры. С апрелем
жизнь новая не началась,

все то же, ни шатко ни валко:
пьют, лаются, молятся – что ж,
мирская обычная свалка.
Но вдруг через этот галдеж:

«Ну, как вы там, братцы-евреи?» —
с завалинки будто опять. —
«Да так… я все глубже старею,
последняя вылезла прядь.

Братишка, несу через силу
твой улей, хоть пчел не рои…
Уж осень. Туманом обстило
скупые дороги твои.

Писаки, фанаты, прохвосты
пугают конечностью дней.
И щеку подставить не просто —
любить же намного трудней.

Порыв твой не дальше, не ближе —
и совесть продашь за пятак,
без этого, видно, не выжить…
А бога как не было, так…

Ужели уроки задаром,
что вера внутри, не во вне?
Подсидки, грызня за тиару,
за место у трона… По мне

о смерти твоей пересуды —
напрасная трата чернил.
При этом, кто больше Иуда —
кто выдал? А кто извратил!

Не то чтобы здесь, да и в Риме —
какую строку ни возьми,
все правы, божатся святыми…»
«Да будьте вы просто людьми!» —

и голос исчез, будто не был.

***

Года промелькнули, как сон…
Сидим полукругом, но хлебы
едва преломили – вновь он

тут, рядом, и духом, и плотью
средь осиротевших детей,
сандалии те же, лохмотья…
Вот разве следы от гвоздей.

Какие б тогда разговоры
могли о бессмертье вести:
«Коснется ли свет от Фавора
и прочих на этом пути?

Как строить ученье – скатиться
к подгнившим библейским задам?
Исчезнет с веками граница
меж богом с смертными там?

Откроются, может, секреты,
что люди пытают у нас,
повязанных новым заветом?»
Ни слова… смешинка у глаз…

Подводят слова или память —
последнюю, вроде, межу
кривлю ненароком, а я ведь
поклялся, что правду скажу.

Довольно! Что вылезет ночью,
об этом не стоит в отчет.
Приехали, ставлю отточье.
А дальше легенда течет…

И как в этом мире бескрылом
иначе? какая латынь?
Нет, вынести нам не по силам:
дойти до такой доброты,

любви, где нельзя без испуга
никак – дней всего-то в обрез,
где все пожирают друг друга
и кто-то смеется с небес…

Иаков устал. Оплывала
свеча на дощатом столе.
Чем глуше мерцают начала,
настойчивей клонит к земле.

Накинув хламиду на плечи,
лег. Вот и причалил ковчег.
Не знаю… надеюсь на встречу
не с богом – се был Человек!

Я что-то слепил, но загадка
на каплю не стала ясней…
Уж тьма надвигается. Шатко
среди обступивших теней.

Читаю – и странно: зачем Ты
теряешься с каждой строкой?
Довольно чуть сдвинуть акценты —
и вот уже кто-то другой.

А будут свидетелей толпы,
узнай тут, поверить кому.
Не в сказанном дело – что толку,
когда не созвучен Ему.

Да сам я?.. Припомнил о пастве,
оставленной им на авось.
Эпохи пройдут, государства —
а Слово неслось и неслось…

«Конечно, со смертью не умер.
Как ни было б вам тяжело,
Иаков, для «талифа, куми!»,
знать, время еще не пришло.

Чем больше духовной работы,
тем тоньше меж нами стена —
дерзайте!» – как выдохнул кто-то
и взмыл… И опять тишина.

В окошке прозрачен и светел
заката кровавый овал.
Иаков уснул. Тот же ветер
в осенней листве бушевал.

Переселенья людского поток
то как цунами, то вялотекуще,
словно в природе. Хотя бы глоток
хрупкой надежды на райские кущи…

Где вы, герои дворовых баллад
с чудаковатых окраинных кровель
нищей Москвы, чьей беде невпопад
Рахманы, Бильдеры и Рабинович?