Лазарь Соколовский - Дышащий космос

чем отзвук оставить хотя бы
той правды, как утро, простой…
Начетчики воют, что бабы,
тревожа великий покой

блажною своей благодатью,
где всякий скорее артист.
Иаков молился о брате,
что был так пронзительно чист,

наивен, а вызвал стихии,
хотя возвратить лишь хотел
заветы Исайи, Илии…
Что ж… выпал обычный удел

быть понятым тоже превратно,
как те, бился о стену лбом,
где мне не по склонности братней
уныло озвучить пером.

Ну, с богом! арбу на подъеме
осаживать тем же плечом.
Мне как-то сказал он: «При доме
мы сами, Господь не при чем».

Как странно… не помню начала
той вехи – малец как малец,
мать гукала с ним, пеленала,
всегда был в сторонке отец.

Куда ему: старый, понурый,
все что-то шептал вестаку.
И позже лицом ли, натурой
брат не был в него. Не могу

и слышать о чуде зачатья —
мать только смеялась в ответ.
Не кровные, кровные братья —
да ей что, ей разницы нет.

Конечно, к нему, как меньшому,
на капельку больше склонна.
Родильница бога… по дому
топталась, жена как жена.

Семью не укормишь полушкой
отцовой – работу брала,
да все за плитой, постирушкой —
какие у бабы дела:

уложены дети, у мужа
рубаха к субботе чиста.
Семья как семья, и не хуже
других. Ну, а сказочка та,

что выдал Матфей для приварка
к похлебке дежурных чудес…
На это указывал Марку,
чтоб в детство хотя бы не лез.

Он нет – да, ученая гнида,
Лука разыгрался настоль:
«Мессия! Из рода Давида!»
Еще бы – такая же голь.

***

Что было тогда в Назарете
святого? Взгляните окрест —
скучища… Обычные дети,
как в тысяче маленьких мест.

И рос он, как все, разве слушать
любил побродяжек из стран
соседних. Имеющий уши
да слышит: пацан как пацан

во всем остальном, и едва ли
уймешь его – слишком горяч!
За шкоду когда и дирали,
то гордый, не выдавит плач,

читал же не как мы – вприглядку:
отец чуть задремлет, и пусть!
Да книг-то не больше десятка,
он их затвердил наизусть

и спорил от юности с рабби
о сути. Тот, что бы ни нес,
все только по букве, на грабить
грабителя: «Что за вопрос!

Не кради! – почти до икоты.
В народе так шло искони,
особенно, чтоб не в субботу
и в праздники бог сохрани!» —

«Учитель, задачка не в этом —
что если злодея злодей?» —
«Молчи, несмышленыш, есть сети,
в которые лазить не смей!» —

«Но должен же кто-нибудь». – «Кто-то,
кто следом придет, чтоб открыть
в иные просторы ворота.
Куда ты?» – «Учить так учить…»

И начал… Сказать: Иоанн
его этой вервью попутал —
скорее набросить туман.
Уж слишком был дик, ни минуты

не мог усидеть, теребя
очески на шерсти верблюжьей.
Так ангелы вряд ли трубят,
хотя их не слышно снаружи.

Пророки, едрит! Этот выл,
тот трясся, а кто и чечеткой…
Креститель, конечно, учил,
да брал-то скорее на глотку,

плюс это купанье… Вода
души не очистит, лишь тело
на малое время. Нужда
в ином – чтоб взлететь захотела.

«Нет, я отпечатаюсь без
спектакля с таким вот подвохом…» —
дней на сорок вовсе исчез,
в ответ лишь, что это эпоха

была для него. «С кем хоть? Где?»
Молчал, надевая обноски
отцовы. «Не лезь, не в воде…» —
упрямо остругивал доски,

и только лишь «марана фа 2 2 «И если кто не любит Господа, то пусть он будет проклят. «Марана фа. Приди, о Господи!» (1-е коринфянам, 16.22) !»

призывно слетало от двери…
А, может быть, это листва
березы считала потери —

сентябрь уж резвился слегка
веселеньким крапом на кронах.
Привычно держала рука
рубанок. Тогда еще дома…

***

Чем дальше, теснее ему —
сам вырос ли, притолка ниже?
Однажды спроcил: «Почему
здесь время теряю?“ – „Но мы же, —

отчаянно всхлипнула мать, —
так любим тебя!“ – „И любите,
но то что я должен отдать…»
Так в нем проявился учитель,

и, значит, пора подошла,
как птиц выпускают на волю
к апрелю… Такие дела…
И вот уже вьются над полем,