Лазарь Соколовский - Дышащий космос

другого, тоже своего,
хотя с иной подкладкой?
Второе, вроде, естество,
что прячется украдкой…

Судьба мне дочь не принесла
к двум сыновьям впридачу,
что ж, не случилось… проспала…
такая незадача.

И втуне пропадал талант,
коль не было привычки:
не расправлял воздушный бант,
не заплетал косички,
не гладил юбочек и щек
не целовал пунцовых,
не выдал замуж – спал сверчок
под печкой изразцовой.

Роптать напрасно – что дано
не растрясти б дорогой,
пригубив терпкое вино,
лишь охмелеть немного.

Жизнь мчится мигом, как во сне,
мечталось где, любилось,
но что-то лучшее во мне
так не осуществилось…

А как милы мне невпопад
сквозь утреннюю спешку
твой в зеркале, что бритва, взгляд,
лукавая усмешка,

чуть тронешь губы и глаза
каким-то легким вскрыльем
тем самым, женским… Что сказать —
напрасные усилья.

Я никогда не смог бы сам,
тут нечего прибавить,
вот так рукой по волосам,
и кофточку поправить…

Стою, болван, с открытым ртом —
откуда что берется,
когда бы разумом, трудом!
а что на дне колодца…

Вот мне бы, думаю, хоть пядь
такой вот хрупкой воли…
Мальчишкам вряд ли передать,
была бы дочь хоть что ли!

И жаль, когда уйдет во вне,
в какие-то глубины,
возможно, лучшая во мне
вторая половина.

Ветер поэзии… Буря ли, лесоповал,
смерч ли тунгусский сквозь пошлую нашу аскезу —
словно прибой, он топтался, роился, взмывал
зовом сирен или рвущей простор марсельезой.

Что в тех словах… Ну, подумаешь, в рифму, в размер,
или какая метафора втиснется сдуру.
Ранние весны прошли… «Никаких полумер!
Только позволь ее выпустить!» – выла цензура.

Резали, жгли, запрещали… Тогда самиздат
крался ночами, пророчески строки звучали.
Ветер поэзии… Он проносился и над
теми, что с воском в ушах – и к непрочным началам

воли словесной хоть… Как прихотлива мечта:
вдруг повенчали Петрарку свалявшимся лавром
в прибранном Риме. Натужная слава, но та,
к нам заглянув, подкосила беспечного мавра.

Пуля нашла и второго, чей парус на час
вырвался в море, играя измысленным светом.
Той ворожбы до сих пор не утратил Кавказ,
столько еще положив на распятье поэтов.

Дальше ирония гуще: кто по лагерям,
кто по чужбине, а кто задохнулся в молчанке.
Ветер поэзии… Как же состарился храм,
как обветшал – и знакомым Бутырке с Таганкой

нечего делать. Какой теперь ямбам разбой —
вата мещанства с головкой накрыла крамолу
слова звенящего, даже великий изгой
не разбудил. Не хватило и тут валидола…

Как это вышло – могучую тягу снесло
то ли в попсу, то ли в вязкую топь интернета.
Ветер поэзии… Чайке сломали крыло,
еле хромает на взморье – осталось хоть это.

Старый Парнас без ревнителей вовсе угас,
новому долго расти у облезлого края
непониманья. Уж власть не пугается нас:
нынче поэтов не трогают – их не читают.

Дышащий космос качал и качал без корысти
волны наитий святых сквозь магнитную пыль,
толщи людские сновали с подобием истин,
зыбкую муть превращая в такую же быль,

свитки свои заполняла, смеясь, Каллиопа
детской игрой за границы дерущихся стран,
кто-то вещал о грядущем закате Европы,
кто-то в Америку плыл, растолкав океан,

Африка, даже проснувшись, блуждала в протоках
гулкой эпохи, где годы слетают за миг —
круг продвигался к истоку, набухнув Востоком
в очередных декорациях книги из книг,

той, что веками служила стеною и мыслью
входа и выхода, пусть второпях, наугад,
дерзкий народ препирался с растерянной высью,
сам испытав, что поэзия выше, поэзия над

временем и суетою царей и пророков,
«Песнею песней» врываясь в нагаданный смог,
что нарекали судьбою ли, кармою, роком,
что умещалось, как выдох, в трехбуквие б-о-г…

Дышащий космос… Весна колебаний роптала,
брызги любви отчисляя абсурду взамен,
мифы уже не вмещались в сухие лекала
скучных жрецов, исчерпавших раскрашенный тлен,

прежние духи от жертв перекормленных гасли,
новые волей иной наполнялись стремглав…
Дышащий космос… Мы тоже припутались к счастью,
в сутолке улиц кружились, друг друга обняв,