Ардак Еженова - Пунктир танца

Время – шутник,
умеет
в мгновение ока
лавры заменять терниями,
а над безвестным черепом
подвесить нимб славы
и хитро щурить глаза —
как же этот
поймет ли шутку
его величества Времени.

Как удивительна
эта закономерность
в природе
и в человеческих чувствах —
грозе
предшествует жара,
а охлаждению —
пылкая страсть.

Средь всеобщего
дефицита,
средь калейдоскопа
изменчивых событий,
ценностей и цен,
единственный владыка
человеческим умом
и сердцем,
незыблемо восседающий
на троне своем
по сей день
творец державный – обещание!

Слепа удача? —
ошибаетесь.
Она заведомо
вычисляет координаты
своей посадки,
выбирая плешь
среди кудрей,
слабого среди сильных,
урода среди красавцев,
глупца среди умных,
ибо они сумеют
превратить свои достоинства
в блестящее орудие
для достижения цели.

Года подводят к той черте,
когда подорванный
тяжкой ношей прошлого,
у господа просишь одного —
дай силы на своих плечах
донести до могильных плит
и унести с собой свои заботы,
ничего не перекладывая
на чужие плечи.

Как обольстительна,
как желанна,
как сладок твой
смертельный укус.
Тобой отравленный
и падая в пропасть
мнит, что возносится,
тобой отравленный
и под пятой
мнит, что властвует,
осмеянный, мнит,
что его обожествляют,
бессмертная и всесильная —
Лесть!..

Что же с нами
такое сотворено,
по чьему же повелению —
бога или сатаны, —
проходя сквозь чистилище,
как иначе
нашу жизнь назвать
остаемся по-прежнему
глухи и слепы.
Что это? – испытания,
ниспосланные богом,
или происки сатаны?

Та бездуховность,
что царит
в современных
песнях,
как нельзя лучше
подтверждает истину —
в песне душа народа.

Как чары велики твои,
о льстивые слова,
самые трезвые умы,
самые благородные сердца
никогда еще не могли
устоять
против твоего тарана,
никогда еще не могли
избежать
твоих тенет,
особенно когда вы
произносились
теми, кто знал
обратное их смыслу
воплощение.

Наша привычка
выдавать
желаемое за действительное
всегда приводит
к неожиданным результатам,
несмотря на якобы
просчитанность
и обдуманность действий…

Все наши умозаключения,
обеты, данные себе,
все клятвы,
знание последующих событий,
все летит
в тар-тарары
перед могущественной властью
необходимости
данного момента.

Кто сказал, что обида,
нанесенная другому,
во имя душевного покоя
родного человека – свята.
Когда б вы знали,
что это – бумеранг всегда
и удар обратный,
мощней, чем тот, который
был начальным…

Громыхание
колесницы Зевса
нынче всего лишь
гром,
как божественная искра
сегодня подменена
уменьем вовремя
польстить…

На застиранную серую простыню
вместо прекрасного голубого купола
натыкаются сегодня глаза,
которые возводятся к небесам
в смиренной молитве
якобы о хлебе насущном,
и тотчас опускаются с содроганием,
ибо видят итог
своих греховных деяний,
которые не оставили
даже на небесах ни клочка,
чтобы возвести – где уж храм—
хотя бы каморку для души.

Разве нельзя предположить
возможность,
что пока кара,
ниспосланная провиденьем,
спускается
по бесконечной, невидимой паутине
на землю,
срывается на полпути
и настигает не того,
кому предназначалась?
Иначе как объяснить
частую, вопиющую
несправедливость?

Когда порыв душевный
по необъяснимой логике судьбы
оборачивается наказаньем —
отнимается возможность
благородного поступка,
что имеет такое же следствие
для рода человеческого,
как если бы листья лишить
ультрафиолетовых лучей солнца.

Как страшна та правда,
сумевшая так раздавить,
что музыка
воспринимается так же
неестественной,
как если бы розовые лепестки
бежали по желобу
мартеновской печи
вместо огненного ручья
чугуна…