Софья Сладенько - Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па

Но царь всегда спокоен априори.

Так велено. Положено. Табу.

Одно и то же. Что сейчас, что встарь.

Проклятье на династии – не редкость.

Крыльцо, по сути – русская рулетка.

А вы всё говорите «царь да царь»…

Ах, ты ж, милое создание:

ручки, ножки, огуречик.

Я сама тебя слепила,

и по полной огребать

предстоит как наказание.

Так забавен человечек

из прессованных опилок…

Он – хозяин. Я – раба.

Живьём брать демонов! Вязать спиной к спине.

На них мы сплавимся в прекрасное далёко.

Кто не согласен, так на голову кулёк им.

И пусть плывут, собой довольные вполне.

Мы неспроста из графоманов строим плот —

давно Сергеич на лотках страны распродан.

Вот так, глядишь, однажды новая порода

на смену стаду быдлогопому придёт…

Но всё смывается вселенскою водой:

все наши битвы, строфы, рифмы канут в лету.

Придут на смену гениальные поэты.

Сочтут стихи, что мы писали, ерундой…

Повелеваю. Милую. Казню.

Воспринимаю жизнь, как мне удобно.

Передо мной в поклонах всяк изогнут.

Могу пресечь и драку, и резню.

Я царь зверей! И всё мне нипочём.

Я не боюсь ни коршуна, ни кобры…

Но дрессировщик зажигает обруч,

Кричит «парад алле!»

И бьёт бичём.

А слабó отряхнуться, да так чтоб грязь

веером смачно легла на обои?

И хозяйка по морде ботинком – хрясь!

(дура, зацикленная на побоях).

А сумел бы ты, выкрутившись винтом,

гонять блоху по костлявому заду?

Умудряясь при этом вращать хвостом,

а задней ногой выбивать ламбаду.

А тащить хозяина на поводке,

пьянющего вусмерть с японской кухни?

Лакал бы мерзавец одно лишь саке —

так он умудряется водки ухнуть.

Собачья обыденность – это не вальс,

и не фунт изюма – пятак на сдачу…

Но жизнь отдам за любого из вас.

Тем более, если хозяйка плачет.

Терпенье и труд не всегда, не всё перетрут,

если весёлых шутов выгоняют взашей.

По правую руку кривляется мудрый шут,

по левую: пляшут министры ещё смешней.

Не проще ль углы расписать, чем дома ломать?

Подсунуть баллончик для граффити королю.

По правую руку – наивность и блеск ума,

по левую – слуги. Я с ними в строю стою.

Однажды дороги скатает в рулон дурак.

Закинув на горб, усмехнётся: «Прощай, страна».

Слева исчезнут улыбки и красный колпак.

А справа давно кто-то вымолвил: «всем хана»…

Кто вертлявей на танцболе —

догадаться мудрено.

От придурков нет отбоя,

дураков везде полно.

Бродит в тёмных переулках

зачинатель всяких драк.

Что возьмёшь с него, придурка,

если рядом есть дурак?

Тот, второй, покруче будет.

В смысле, явно подурней.

Набирает воздух грудью,

чтобы выдуть из дверей.

Моет в луже отраженье,

носит воду в решете.

От его косой сажени

тают бабы… Да не те.

Слабый пол ему до фени,

в смысле – рыхлый ламинат.

До семнадцати мгновений

он считал сто раз подряд,

а потом устал и вышел

через форточку в окно.

У него там друг на крыше

и других друзей полно.

Дурень галок разгоняет,

а придурок – тут как тут…

Спутав ролики с ролями,

вместе по́ миру идут.

Ты к Богу приближена.

Я от него далеко…

Ты посредницей мечешься между землёю и небом.

Попроси для меня у Всевышнего корочку хлеба,

а вместо вина – «Арманьяк» и коробку «Клико».

И если представился случай от пуза пожрать

(заштопать едою дыру в продовольственной бреши),

то мне наплевать, что враги и завистники брешут:

беру карандаш, заполняю для Бога тетрадь:

«Пирожные, фрукты, креветки, белужья икра,

копчёные угри, паштет, сервелат, заливное,

восточные лакомства, чтоб захлебнуться слюною.

Шафран, профитроли, дер-блю, бланманже, фуа-гра.

Украинский борщ, мацарелла, кавказский шашлык,

бифштекс из акулы, орехи, ризотто с грибами,

куриный рулет, пармезан, трюфеля, салангани,

ванильный клафутти, омары, эклер и балык»…

Она улетела.

Зачем ей капризы людей?

А я сухари чередую с овсяным печеньем.

Пакетным супам отдавая своё предпочтенье,

четырнадцать лет ожидаю от Бога вестей…

Женщин понять тяжело, хоть убей.

В шальной череде забот

кошка гуляет сама по себе…

Всегда подневолен кот.