Софья Сладенько - Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па

Не вгрызался б Стаханов в забое,

пожила б ещё бабочка Брэдбери.

Если б Аннушка масло разли́ла,

заплутавши в пространстве межрельсовом,

не дойдя лишь полшага, то Биллу

не шептала б Левински «доверься мне».

Судьба кардинальные выверты

разбросала, ломая историю.

В конце – многоточие… «Вымер ты».

Мне – петля… Направленье: в «Асторию».

Я не кукла деревянная,

жизнь – не краски хохломы.

Только снится постоянно мне

та зима, в которой мы,

наплевав на сплетни глупые,

пересуды, шепотки,

не боялись, что застукают.

Убегали от тоски…

Обманули гады-сонники:

дни сочатся, как вода.

Жаль, не выдержали слоники —

разбежались, кто куда…

Ностальгические сны…

Запах хлеба, прелых яблок,

нежной дыни с Астаны,

сена, сбившегося набок…

Ностальгические сны

баламутят подсознанье

обонянием страны,

согревающим дыханьем..

С тяжести тела: горошина в кашу,

узкие зенки – в тарелки раскрылись.

Чмоки по мэйлу – ни вашим, ни нашим.

Змей, уползая, поранился. Брыли

в тряске колдуний взлетали, что крылья,

смех вызывая вождей на трибунах.

Русич монголу – историю с пылью

втюхает в клинопись… Почтой по руну.

Мы запрягаем не шибко-то быстро,

думаем долго, но режем семь раз.

Лбом на рулетку ложимся под выстрел,

Прём не «на вы», а с колами «на вас».

Новых туфель и помад,

одеяний шёлковых,

Вкусных запахов с печи

в прибранной избе.

Пой, родной электорат,

языком прищёлкивай:

«Цоб-цобе!»

Если жизнь порой не в кайф,

а спиртное – сладкое.

Хмарь в душе дождю подстать

и звонит не он ,

ты, подруженька, давай,

пореви украдкою,

а потом штурмуй опять

жизни бастион.

Меньше тусклости в глазах

под задорной чёлкою.

Не срывайся, не толки

воду по злобе́.

Оглянись на жизнь, назад

и бичом пощёлкивай:

«Цоб-цобе!»

Дай здоровья пионеру, сколотившему жилище,

Присобачившему крышу, просверлившему дыру.

Принимавшему на веру болтовню «Жильё две тыщи»

(коль враньё исходит свыше – прут юннаты к топору).

Где хрущобы – там скворчобы. Приколотим: нам не жалко.

В них лафа малосемейным, разведённым, холостым.

Не грустят (а им с чего бы?), всё одно – не коммуналка.

Прочирикав без сомненья, в дырку высунут хвосты.

Бог затем создал скворечник, чтоб скопить на пропитанье.

Подселяя квартирантов, укрывать крутой доход.

И плевать в отверстье «вечность» с фортеля́ми мирозданья…

У кого судьба константа, тот смеётся да поёт.

Это заговор, матушка, заговор.

Чует сердце моё – беда.

Я со слугами-бедолагами

дюже лютой была всегда.

Вы же с батюшкой вечно правые,

что ни скажешь – в ответ смешки.

Заставляли лечиться травами.

В результате: всю ночь: горшки.

Это заговор, матушка, заговор

(будто выстрелы – хруст фаланг),

опьянённые, с кольями, флагами

крепостные пошли ва-банк.

Я не знаю, чем это кончится,

но огонь вызывает страх.

Отражаясь, безумство корчится

на церковных колоколах…

Повелеваю: завтра ровно в шесть

без оправданий, типа я болею,

собраться у трибуны мавзолея.

Раскрывши рты, внимать благую весть:

пополнить государственную рать

всем старикам и людям помоложе,

внести в казну страны кто сколько может

и батюшку царя благословлять.

Стихи, кино и песни – под запрет.

Запрет на мысли, собственное мненье.

Кто не согласен – тем в страну оленью

дадут невозвращенческий билет.

На среду переносится четверг,

по пятницам открытый день в остроге.

Еженедельно – розги и налоги.

В субботу – казни, танцы, фейерверк…

Вот вы всё говорите – «царь да царь»…

Считаете, что нам, царям, комфортно?

Потеют ноги в кожаных ботфортах,

ступающих по золоту крыльца.

На нём расселась ближняя родня,

а с краешку пристроился сапожник.

Тут, как в считалке, всё довольно сложно:

без парочки обиженных – ни дня.

Тот, кто выходит вон под мерный счёт,

в кого свой хладный перст укажет жребий —

к заутренней казнён. Его на небе

к другим аморфным жителям влечёт.

А мне в который раз корить судьбу,

оплакивать считалочное горе.