Андрей Петров: Апостол

не то я вижу пред глазами!
не то я чувствую внутри!
не знаю что – подозреваю,
не верю в это – помоги!
понять, где правда? мой Хранитель!
ты подскажи мне, где искать
ответ, который успокоит,
ответ, что даст себя познать
и вены заблуждений вскроет!

встал на колени, не крестясь,
застыл в смиренье, и тогда,
летящий шелестом лесов,
услышал юный голос я.

И предо мной предстал красавец,
парящий выше облаков;
в изящной позе и одеждах
белее снега тех вершин,
где даже око человека
не отдыхало от равнин.

он был прекрасен, молод, свеж
и белым золотом одежд
слепил глаза мои. казалось,
что райский отрок посетил
тот мрачный лес, где я бродил.

Велиал:
– О чем грустишь, в тиши гуляя,
по этой роще вековой?
зачем здесь ходишь?
что скрываешь в тени деревьев?
за тобой давно слежу я.
эко диво! – с самим собой ведёшь ты спор,
что горячей того кадила,
которым машут в церкви; вздор! —
несёшь всердцах и без намёка
на верный вывод обречён
твой ум коптить мои владения
и затуманивать мой взор.

в чём сомневаешься, наивный?
я краем уха уловил слова твои,
и показалось, что ты кадилом задымил
всю жизнь свою, без просветления
окутан мраком, душной мглой;
спроси меня, не сомневайся,
услышишь истину, я твой!

я – Велиал, твой господин.
прекрасной жертвой ублажён
мой дух, томимый вожделением,
и если ты её убил, то для меня!
отбрось сомнения – получишь то,
что заслужил.

Апостол:
– Зачем ты дал мне эту боль?
зачем слепое отрешение
остановило жизнь мою?
мечтая о последнем дне,
без света, в полутьме бреду,
и разум верит, что живу
в полуночном бреду забвения.

зачем щемит и тихо стонет
под левой сношенной сумой?
и дымом сигаретным тянет
под рёбра мёртвым сквозняком?
где за дряхлеющей лохмотью
больная, розовая плоть
последней синусной икотой
толкает стынущую кровь
туда, где в спазме первородном
очнулся, вдохом возвестив
всю обречённую наго́ту,
и триптих барства окропив
святой водой моей купели,
сквозь пальцы в землю просочась,
в трусливой, дикой канители
исчезли, суетно крестясь,
воспоминания и люди
в безликой, мелочной толпе
и растворились в перволюдье,
и воскресились в первомне.

Он рассмеялся мне на это
оскалом тысячи зубов:
– Подобного не слышал бреда,
поклясться я тебе готов,
с времён Великого Страдальца,
распятого в угоду псам,
визжащим у подножья Храма,
что возносился к Небесам.

тебя я оставляю, отрок.
не долго нам с тобой идти
к узилищу твоих пороков,
за краткость ты меня прости:
уже не мой ты видишь лес,
не мне несёшь ты покаяние, —
он чуть склонился и исчез,
исполнив чьё-то указание.

Безсонный плен, холодный мрак —
я тень того, что было раньше:
глаза ввалились, дрожь в руках,
походка пьяного солдата,
в безумном взгляде боль и страх,
и я поклялся жизнь отдать
тому, кто силой неземной
вернёт мне веру и покой.

и древний демон – цербер ночи —
явился мне из тьмы веков.
моей молитвою ведомый,
он путь нашёл из тех миров,
где в заточении томился
с седых времён, в объятьях сна;
и вот, пророчество свершилось:
он зов услышал и восстал.
и дьявол человеком стал!

и молвил демон, глядя мне
в истоки дум, в больную душу,
насквозь пронзая мой удел,
читая мысли и сомнения,
но видя, что уже не струшу:

Ваал:
– Твой ад и рай – в тебе самом
живут, питаясь твоей силой.
пройдут года в тени мирской,
и лишь тогда узришь причины,
зачем два мира под луной.
твои сомненья – это хлеб,
которым кормишь отрицание
того, что знаешь наперёд,
того, что призрачным мерцанием
к истокам истины ведёт.
твои сомненья – тяжкий гнёт,
что не даёт тебе восстать
с колен слепого преклонения,
но крепче делает тебя,
а время – принесёт прозрение.

очнись от сна, о, дерзкий раб!
и помни вечные слова,
что боги людям подарили,
вложив в горячие сердца:
не изменять – так до могилы,
не отрекаются – любя!

Открою знание тебе:
проникнув в тайны бытия,
ты всё поймёшь и всё постигнешь,
и в бликах вечного огня
намёки истины увидишь.