Андрей Петров: Апостол

Я постигал ученье в школе
в начале века перемен.
седой учитель был уволен
за несозвучность голосов,
и поп поставлен был взамен.
Завет стал пастырем насущным;
красивый слог и переплёт
прельщал меня средь райских кущей,
что расцветали буйным цветом
в объятиях вдов и кабаков.

за школьным садом был пригорок
увенчан стареньким крестом;
скрывался в нём подземный склеп
и дюжина простых иконок —
то был мой собственный Афон.

в уединённом подземелье,
средь древних мавзолейных плит
я Ветхий кодекс изучал,
твердил прошения молитв
и размышленьям отдавался
о смысле жесточайших правил,
несправедливости законов,
что позволяли убивать
за непочтение, за слово,
за скот, за видимость измен
и за желанье перемен.

двуличье слов и дел великих,
людскую жадность и порок,
добро молитв лишь для приличия
и для смирения рабов —
я видел в разворотах книг
и поражался в изумлении
наивности простых людей,
что верят фарисеям лживым
и в сердце с вечным «не убий» —
бросают камни непрощения
в своих безпомощных детей.

сомнение росло во мне,
пустило корни в мою душу,
питалось жадностью церквей
и лицемерием попов —
служителей тщеславных Бога,
слепых поклонников икон,
хранителей пустого гроба,
способных чудо бытия творить
и чистый колокольный звон
своею верою и силою любви
в звон золота перемолить.

Но видел я и свет учения —
прекрасных старцев во скитах;
одних – с природой в единении,
других – во благостных делах.
и было в них явленье силы —
спокойной, ясной, неземной;
в них мудрость дом свой находила,
любовь и старости покой.

и были речи их о Боге,
казалось, те же, что в церквах,
но не было в них догмы строгой,
обрядов, золота, и страх
не жил у старцев в услужении
проклятым скалящимся псом —
он был источник вдохновения,
он был прощающим отцом
для си́рот, жизнью обделённых,
для нищих духом и сумой,
рабов всевластья, наделённых
великой ношей и клюкой;
он не вселял в сердца сомнений,
не иссушал живых ручьёв
палящим жаром суеверий,
не проклинал за дерзость слов.

я был смущён и озадачен
такой святою простотой;
и в думах тягостных и мрачных
пришёл с молитвой на покой,
но не застал в церковных сводах
спасителя заблудших душ,
в унынье сел к иконной лавке,
перекрестился и уснул.

Разбужен был седой старушкой,
что в услужении жила
при храме в маленькой избе.
она вела торговлю в лавке
и посочувствовала мне.
присела рядом на колоду,
вздохнула, словно бы простясь,
и… не сказала мне ни слова,
шепча молитвы и крестясь
на купол голубого свода.

в святом молчанье слов не нужно.
сочувствие без лишних фраз
бывает столь необходимо
в тот месяц, день и судный час,
когда сомненье точит душу
и тем испытывает нас.

я благодарен был за это
и приходил к её избе
в её старушечее лето
в лучистый полдень и в заре;
я приходил к ней не учиться,
я приходил к ней не искать,
не знать, не думать, не молиться;
я приходил к ней – помолчать.

Она была дитя столицы,
студентка голубых кровей,
некоронованная жрица
наук, искусства, и Орфей
ласкал ей слух своей кифарой:
богам угоден был полёт
высокородной и державной
царевны, вышедшей в народ.

служенье людям – крестный путь —
был выбран ей в угоду жизни.
покинув общество и свет —
тщеславной гордости обитель —
и дав безбрачия обет,
смирила плоть и дерзкий разум,
в монаший узел завязав
гордыню, страсть и боль утрат.

И вот, однажды, в час заката,
в похмелье зноя и жары,
язык мой понесло куда-то —
он без костей, я с ней на «ты»;
спросил про жизнь и про здоровье,
спросил о праведных делах
и, словно плаху к изголовью,
задал вопрос: зачем же страх?
зачем так много смертных казней?
зачем жестокости кнуты?
подобно дьявольским объятиям —
что могут порождать они?
и почему в святых скрижалях
убийство – первый смертный грех —
стал главной мерой воздаяния?
видать законы не для всех?

она молчала в своей грусти,
ответив тем на мой вопрос.
я был смущён своим распутьем —
наивным порожденьем грёз,
и вдруг, молчанью вопреки,
как нежный голос шепчет «спать»,
услышал странный я совет:
– Ты прекращай Завет читать.
но не последовал совету
немногословной старины.
и ветхость книг я изучал,
чтоб видеть суть и изнутри
познать все тайны и законы
церковной власти; мой удел —
стать дланью вышнего прогресса!
– я выбрал путь. я так хотел.