Феликс Соломоник - Земля обетованная

Виртуально близок,
Физически далёк —
Как яблока огрызок,
Что брошен на песок,

А может быть и в лужу
Или на траву.
Не лучше и не хуже
Раз это наяву.

А в пустом стакане
Спит зелёный змей,
Где на каждой грани
След ушедших дней.

За любовь награда —
Жалкий вид.
Ничего не надо,
Ложью сыт.

Хотел бы я писать стихи
О совести и чести,
Но одному всё не с руки
И не с кем писать вместе.

За тыщи лет всех мудрецов
Тематика касалась.
Однако, что в конце концов
Потомкам их досталось?

С молодости честь хранить —
Неплохо наставление,
Но как по совести прожить
Не ясно, тем не менее.

Десяти заповедей клеть
Немногих удержала.
Иметь ли совесть, не иметь —
Важно решить сначала.

Ведь в мире денег, где вся власть.
Премного всяких бестий.
Там все, кому живется в сласть
Без совести и чести?

Что говорить, соблазн высок:
Украсть, отнять, присвоить.
Как между пальцами песок,
Уходят честь и совесть.

И вот готовый «идеал»,
Как сливочное масло,
Слова, которые сказал
Толпе подонок страстно.

Потом в шикарном кабаке,
Быть может в частной бане,
Держа бокал с вином в руке,
Он скажет много дряни.

О том, как в мире дураков
Живёт совсем не худо.
Без угрызения оков
Дается это чудо.

Всё по тому, что с малых лет
Познал он цену лести
И в нём ни капли нынче нет
Ни совести, ни чести.

Хорошо, когда в квартире
Темнота.
Ты один в огромном мире —
Красота.

Сочинить любую сказку
Сможешь ты.
И на зло оденешь маску
Доброты.

Ты представить сможешь тени,
Как людей.
Без суждений и решений
Палачей.

И покажется со сцены
Яркий свет —
Ни предательств, ни измены
Будто нет.

Гадай, гадай, цыганка.
Пусть старая шарманка
Тебе напомнит время, которое прошло.

Когда тебя любили,
А губы губы пили,
И лун полночных краше твоё было лицо.

Ты вспомни для начала,
Как ты тогда плясала,
Держа звенящий бубен в руках над головой.

В кудрях иссиня-чёрных
Цветок с вершины горной,
Добытый ценой жизни лишь для тебя одной.

Кружась в безумном танце,
Ты ветку померанца
Держала, крепко стиснув в сахарных зубах.

И вот концовка танца —
Ту ветку померанца
Ты так швырнула гордо с презрением на губах

В того, кто ночью тёмной
Убил рукой наёмной
Единственного в мире любимого тобой.

Презрение для цыгана,
Что выстрел из нагана.
Тем паче перед табором обрызгали слюной.

Он нож швырнув, промазал
И тут же был наказан.
Бросок ответный меткой был выполнен рукой.

Из табора изгнали
Пошли за далью дали
И время, что глумилось над редкой красотой.

Стали люди жировать,
Носы кверху задирать
И при этом, и при том ещё чваниться.

Унижать стал богатей
Тех, конечно, кто бедней,
А глупцы тех, кто умней, трезвый – пьяницу.

И тогда пришла беда,
И добро всё увела.
Только зло она одно там оставила.

Разгулялось тогда зло,
Поменяла то да сё
И ложь правдой называть всех заставила.

Лишь один был нехорош.
Не признал он правдой ложь
И остался дурачок в одиночестве.

Только правду признавал.
Правду правдой называл
И к тому же величал её по отчеству.

Много лет и много зим
Зло, стремясь покончить с ним,
Извелось уже совсем и измучилось.

Всё представило ему —
И психушку, и тюрьму.
Только он всё песни пел и не ссучился.

Но объявлен приговор:
Нечестивца – на костёр,
Если только перед тем не покаешься.

Но он правду уважал.
Ложь за правду не признал;
Лишь одно сказал он злу: – Зря стараешься.

Огонь занялся легко,
Пламя взмыло высоко.
Так и не дождалось зло покаяния.

От того зло стало злей,
Но в толпе среди людей
Уже кто-то песню пел от отчаяния.