Феликс Кривин: Сегодняшние сказки (Земля обетованная вокруг нас)

В копенгагенском зоологическом музее муравьи служат музейными экспонатами. Все остальные экспонаты – чучела, но попробуйте сделать чучело муравья! Гораздо дешевле использовать на этом месте живого.

И вот живет в музее муравей, сам живой, а работает чучелом. Не он один работает чучелом, хотя многие делают вид, что у них другая, более осмысленная работа. Потому что с чучела какой спрос? Живешь за стеклянной витриной, в государственном муравейнике. А рядом по телевизору всю твою жизнь показывают в увеличенном виде. Какой муравей может мечтать, чтоб его показывали по телевизору?

Плохо только, что свои не могут посмотреть. Они внутри витрины живут, а телевизор повернут экраном наружу. Выберется муравей из витрины, чтоб по телевизору себя посмотреть, а там зазевается, с кем-то заговорится – и поползет от витрины к витрине, разглядывая, как там' настоящие чучела живут.

Ничего не скажешь, красиво чучела живут. Какое разнообразие, какое богатство природы! Тут тебе и тропики, тут тебе и арктические льды. Умеют чучела жить, умеют устраиваться. Станешь им рассказывать про свою насекомую жизнь, а они и не слышат. И головы в твою сторону не повернут. Такие важные, неподвижные. Это называется: манера держаться. Что бы тебе ни говорили, а ты как глухой. Держишь себя в руках, не поддаешься соблазну.

Все-таки быть чучелом – большое искусство. Не просто работать чучелом, а быть чучелом всем своим существом.

Говорят, такое чучело где-то работало директором музея. Прислали его экспонатом, но на месте не разобрались и зачислили на должность директора. Спохватились, когда уже на пенсию провожали. Подошли целовать, чмок, а это чучело.

Да, по-крупному чучела живут, у нас так не умеют. Правда, по телевизору их не показывают в увеличенном виде, а что толку, что нас показывают, если мы живем в натуральную величину? У нас в жизни одно, и совсем другое по телевизору.

Правда, обещают. Если будем жить самоотверженно, беззаветно, то и нам после смерти воздвигнут чучело. Вот когда мы по-настоящему заживем!

Хотя какая это жизнь – после смерти! У нас и при жизни этой жизни пустяк, а после смерти и столько не наберется. И все же больше, чем у этих чучел, потому что у них и того нет. Жизнь красивая, а присмотришься – жизни нет. Потому что у них нет проблем, а для жизни нужны проблемы.

Была б у муравья своя отдельная семья, был бы у него личный ребенок, он бы сказал этому сопляку: жизнь – это проблемы. Мы живем, потому что у нас проблемы. И пока у нас проблемы.

А эти чучела? У них никаких проблем. Поэтому и жизни у них на муравьиный ноготь не наскребется.

Андорра – маленькая страна, и она уже никогда не вырастет в большое государство. Как же у них с патриотизмом? Патриотизм – это тяга к родной земле, и чем земля больше, тем тяга должна быть сильней, согласно закону всемирного тяготения. Нам, например, для патриотизма нужно любить не только Россию и Украину, но и Эстонию, и Туркмению. Если мы, допустим, будем любить одну Украину, это будет не патриотизм, а национализм.

Когда-то мы могли не любить Курильские острова. Было такое время. А теперь мы не можем их не любить, нам будет их не хватать для полного патриотизма. Как же мы можем отдать кому-то Курильские острова? Это же наша родная родина!

Иван Грозный мог не любить Казанское ханство. Екатерина могла не любить Крымское ханство. Но потом они их полюбили, и с тех пор мы не можем их не любить, это будет в ущерб нашему патриотизму.

А вот Андорра как была, так и осталась маленькая. И песню «Широка страна моя родная», которая развивает в людях патриотизм, в Андорре совершенно невозможно петь, потому что вся эта страна меньше нашего Воловецкого района.

А расти Андорре некуда: с одной стороны у нее Франция, с другой – Испания, – куда ж ей расти? Разве что вверх. Поэтому в Андорре такие горы.

Почему у нас так много памятников? Потому что мы не полагаемся на свою память. Мы забываем, что еще недавно хвалили человека, и начинаем его ругать. Или забываем, что ругали, и начинаем хвалить. Или вообще забываем человека.

Другое дело, если памятник. Посмотрел на него – и вспомнил. Опять посмотрел – и опять вспомнил. А если памятники на каждом шагу, можно вообще не забывать человека.